Дрю Карпишин - Вознесение
Последствия нападения все еще обсуждались в СМИ, но теперь уже за разбор и анализ последствий взялись политиков и ученые мужи. Ряд экспертов — посол азари, дипломат волус и вышедший в отставку сотрудник саларианской разведки, — появились на экране. Они обсуждали политические позиции различных кандидатов на пост Советника от человечества.
— Как думаешь, Призрак повлияет на то, кого мы выберем? — спросил Грейсон, кивая на экран.
— Может быть, — уклончиво ответил Пэл, — ему не впервой вмешиваться в политику.
— Ты когда-нибудь задумывался, зачем ему понадобилась смерть Менно? — вопрос соскочил с языка Грейсона еще до того, как он осознал что говорит.
Пэл безразлично пожал плечами, но в его глазах промелькнуло недоброе выражение.
— Тому могла быть не одна сотня причин. Я не задаю подобных вопросов. И тебе не следует.
— Считаешь, он заслуживает слепого повиновения?
— Я лишь считаю, что дело сделано, и ты уже ничего не можешь изменить. Такие как мы не могут позволять себе задумываться о прошлом. От этого теряешь хватку.
— У меня все под контролем, — заверил его Грейсон.
— Конечно, — фыркнул Пэл, снова кивнув на красный песок на столике.
— Просто скажи мне, зачем ты пришел, — устало проговорил Грейсон.
— Призрак хочет снабдить твою девчонку очередной партией лекарств.
— У нее есть имя, — пробормотал Грейсон. — Джиллиан.
Пэл выпрямился на диване, подался вперед, держа руки на бедрах, и раздраженно тряхнул головой.
— Я не желаю знать ее имя. Имена вмешивают в дело личные чувства. А когда начинаешь вмешивать личные чувства, делаешь работу грязно. У нее нет имени — она всего лишь средство достижения цели, находящееся в нужном месте. Так будет проще смотреть на ситуацию, когда Призрак посчитает, что ее можно пустить в расход.
— Он никогда на это не пойдет, — парировал Грейсон. — Она слишком важна.
— Сейчас да, — проворчал Пэл. — Но однажды кто-нибудь может решить, что сумеет узнать больше, если вскроет ей череп и покопается в ее мозгах. Что произойдет тогда, Убийца?
Образ истерзанного тела Джиллиан, лежащего на операционном столе, возник в сознании Грейсона, но он не собирался поддаваться на провокацию Пэла.
Кроме того, этого не должно случиться. Им нужна Джиллиан.
— Я предан делу, — вслух произнес он, не желая спорить с Пэлом. — Я сделаю то, что должен.
— Рад слышать, — ответил Пэл. — Не хочу думать, что ты размяк.
— Ты здесь только за этим? — спросил Грейсон. — Он притащил тебя обратно из Граничных Систем только затем, чтобы ты мог проведать меня?
— Ты мне больше не подчиняешься, Убийца, — заверил его Пэл. — Я здесь всего лишь пролетом. Мне нужно было завершить кое-какие дела на Земле, поэтому я вызвался заскочить к тебе на обратном пути, чтобы передать тебе вот это.
Он вытащил из кармана пиджака маленький пузырек с прозрачной жидкостью внутри и кинул его Грейсону. Тот уверенно поймал его одной рукой. На пузырьке не было этикетки — никаких намеков на то, что это может быть за вещество или для чего оно предназначено; ничто не указывало на происхождение содержимого.
Выполнив свою работу, Пэл поднялся с дивана и собрался уходить.
— Ты доложишь о красном песке? — сказал Грейсон ему вдогонку, как только тот подошел к двери.
— Меня это не касается, — ответил Пэл, обернувшись. — Можешь накачиваться хоть каждую ночь, мне плевать. Я улетаю на встречу со своим связным на Омеге. Завтра в это время я буду уже по задницу в инопланетянах.
— Это часть моего прикрытия, — оправдываясь, добавил Грейсон. — Подходит моему характеру.
Пэл резко надавил рукой на дверь и с шумом распахнул ее.
— Как скажешь, парень. Это твои дела.
Он вышел в коридор, затем повернулся, чтобы произнести прощальное напутствие.
— Не раскисай, Убийца. Я ненавижу убирать чужое дерьмо.
Дверь с шумом захлопнулась за ним одновременно с его последними словами, не дав Грейсону шанса ответить.
— Сукин сын все время оставляет за собой последнее слово, — пробормотал Грейсон.
Со стоном он оторвался от стула и поставил пузырек на маленький столик рядом с пакетиком красного песка, а затем с неохотой побрел обратно в спальню. Слава всевышнему, остаток ночи ему снилась только его дочь.
Глава 2
Кали Сандерс быстрыми уверенными шагами шла по Академии имени Джона Гриссома. Академия представляла собой космическую станцию, построенную на орбите человеческой колонии Элизиум. Она была названа в честь контр-адмирала Джона Гриссома, первого землянина, который прошел через ретранслятор массы; человека, который являлся одним из наиболее уважаемых и почитаемых при жизни героев.
Кроме всего прочего, Гриссом был отцом Кали.
Ее практичные туфли на низком каблуке мягко стучали по коридорам спального отсека, а ее лабораторный халат тихо шелестел при каждом шаге. Ужин закончился около часа назад, и учащиеся находились в это время в своих комнатах, готовясь к завтрашним занятиям. Большинство дверей было закрыто, но некоторые дети предпочитали оставлять их открытыми, и теперь, когда она проходила мимо, они, услышав звуки ее шагов, выглядывали из-за своих электронных книг и компьютерных экранов. Некоторые улыбались или кивали ей; пара учеников помоложе даже приветственно помахали ей. Каждому она отвечала соответствующим образом.
Лишь немногие знали, что Джон Гриссом на самом деле ее отец, и что их отношения, если их можно назвать таковыми, никоим образом не связаны с ее положением в Академии. Она нечасто виделась с отцом — с их последнего разговора прошло уже больше года. Тот разговор, как и все остальные, закончился ссорой. Ее отец был из тех людей, которых трудно любить.
Гриссому было уже под семьдесят, и в отличие от многих людей, пользующихся благами современной медицины, его внешность полностью соответствовала его возрасту. Кали было едва за сорок, но она выглядела как минимум на десять лет моложе. Будучи среднего роста и телосложения, она до сих пор сохраняла хорошую форму, и двигалась с грацией и изяществом. Ее кожа по-прежнему оставалась мягкой и гладкой за исключением пары тонких морщинок, которые появлялись около глаз, когда она улыбалась. И ее волосы, доходящие до плеч, все еще были светлыми с более темными прядями песочного цвета — в ближайшие тридцать лет ей не придется волноваться о седине.
Ее отец, напротив, выглядел стариком. Его ум и язык оставались такими же острыми, как и в былые годы, а вот его тело иссохло и увяло. Кожа стала жесткой и твердой, а лицо, с ввалившимися щеками и глубоко запавшими глазами было сплошь покрыто морщинами. Долгие годы пребывания в роли живого идола наложили на него свой отпечаток. Редеющие волосы Гриссома были почти белыми, но передвигался он медленно и с достоинством, хотя и немного сутулился.
