Александр Годов - Дьявольская радуга
Зомби угрожающе рыкнул. Таня вздрогнула, в миг всё поняла и инстинктивно рванулась к Сергею. Тропов надавил на спусковой крючок, но лишь щелкнул барабан. Вот тут его сковал страх: он совсем забыл, что револьвер не стрелял еще в поселке.
Мертвяк бросился на него. Это оказался тот жирный боров с фотографии в золотой рамке — ублюдок с рытвинами на лице и тремя подбородками. Зомби схватил Сергея за плечи — легонько, казалось, что можно без проблем освободиться от рук мертвяка, но на деле его поймали в тиски.
Сергей закричал. В один страшный миг почудилось, что он сейчас не выдержит и позволит себя укусить. Боров глянул ему в глаза. Колени подогнулись, и Тропов попытался потянуть зомби к себе, чтобы повалить наземь.
У него получилось — они рухнули на сухие ветки и листья. Сергею ударило в грудь, врезало прямо в солнечное сплетение, выбив воздух и заткнув глотку невидимой пробкой. Хотелось жить. Кусаться, ломать ногти, зубы, кости, но — чтобы жить. Слишком мало сделано, слишком рано уходить. Гнев накатывал с силой горного оползня.
Мертвяк нависал над ним. И его проклятый глаз, затянутый белой пленкой, улавливал малейшие движения. Сергей сдерживал зомби, но мышцы были напряжены на пределе — сказывался голод.
Он ударил правой рукой в челюсть, попытался столкнуть с себя, но с таким же успехом можно толкать танк. В груди жгло, туша зомби выдавливала последние крохи воздуха.
Тело Сергея становилось чужим, едва слушалось, а белесый глаз опускался все ближе к лицу. Необратимо наступал конец.
Зомби потянулся к его шее. Прежде, чем Сергей осознал, что делает, он нащупал камень с острыми краями. Жить! Он хотел жить! И никакой слюнявый ублюдок не укусит его! Вырвав камень из земли, Тропов шмякнул им что есть силы о лоб мертвяка.
Хрустнуло! Из дырки в черепе брызнула кровь.
Белый глаз зомби расширился, может быть, от боли, а может быть, от удивления. Давление ослабло. Сергей попытался скинуть с себя труп, но ничего не получилось — руки дрожали, не слушались.
Таня стащила с него мертвяка.
Тропов с наслаждением втянул воздух, расслабился. В поселке были зомби! Он знал, он чувствовал! А это значит — в дома опасно заселяться.
Сергей нащупал Курносого в листьях.
— Вот это мне повезло, — вырвалось у него.
— Он тебя укусил?
Сергей не был в этом уверен, но помотал головой. Боль в левом предплечье расцветала. Прокатывалась с каждый ударом пульса по руке…
Пятый
Дохляк с трудом открыл глаза. Хотелось есть.
По правой щеке расползались паучки боли, руки дрожали. Мертвяк попытался приподняться, но его словно пригвоздили к полу.
К полу… Грязный линолеум с бесконечными ромбиками и треугольниками. Дохляк видел линолеум! Он жив!
Эта мысль обрадовала, вселила надежду, что удастся выбраться.
Капли дождя стекали с подоконника на неизвестно откуда взявшийся черный пакет. Поразила вязкая тишина, в которой без эха тонул любой звук: молчал граммофон, «архаровцы»… Где «архаровцы»?
Живот скрутило. Надо поесть. Надо поесть. Господи, он совсем не соображал!
Дохляк собрался с силами — чтобы встать, чтобы посмотреть на руку.
Раз, два, три — и ничего не произошло.
Взгляд по-прежнему упирался в грязный линолеум.
Вернулся слух. За окном принялся завывать ветер, начал гудеть на разные голоса — от жалобного до угрожающего, зашелестел пакет.
Надо собраться.
С огромным трудом удалось посмотреть на руки. Одна — грязная, пухлая, с черными полосками под ногтями. Другая… Другой не было. Месиво из костей, кожи и крови.
Страх придал силы: Дохляк сел. Медленно-медленно. Он оглянулся: «архаровцев» нигде не было. Возможно, они поджидали его на… Дохляка осенило, что он вновь оказался в комнате, а не на лестничной площадке.
В животе настойчиво булькнуло. Нужно было убегать, но сначала стоило поесть. Дохляк поднялся — аккуратно, боясь задеть больную руку.
Перед глазами все закружилось.
Шаг.
Главное не спешить.
Еще шаг.
Удерживать равновесие оказалось не простым занятием. Постоянно клонило к полу.
Дохляк добрался до кладовки. Здоровой рукой пододвинул куклу к краю полки — так, чтобы свисали ноги игрушки. Достал зажигалку.
Вжик-вжик.
Маленький язычок пламени лизнул красивую ногу куклы. Дохляк жадно сглотнул, ожидая, когда же появятся первые живительные капельки пластика.
Кукла ему нравилась. Было у его жены хобби покупать таких же Барби и Кенов… Может быть, она пыталась таким образом вернуть детство.
Нога куклы начала плавиться, мертвяк подставил язык под слабую струю капающего пластика.
Какое блаженство!
Он попытался что-то сказать, но вырвался лишь слабый хрип. А после он зажмурился, позволяя впитаться пластмассе в язык. Становилось немного больно, но больше — приятно.
Дохляк знал, как это выглядело странно — есть кукол. Но у него не было выбора. Нет кукол — нет кожи. Он пробовал есть нормальную пищу. Человеческую пищу. В магазинах еще оставались продукты: банки тушенки, сгущенки и прочего. Но он больше не мог глотать. Забыл.
Дурак. Дебил. Умалишенный. Кретин. Идиот. Вот кем он являлся.
Ему были нужны лишь куклы. Нужны, чтобы кожа переставала сползать и плохо пахнуть.
Тяжесть в животе прошла. Похоже, наелся.
Дохляк подошел к окну.
Дома-муравейники, «архаровцы»-затейники и зайки-бояки. Зайки-бояки — те, кто тоже прятался в городе как и он.
Надо было спешить. Мертвяк поднял с пола грязную дырявую футболку, обмотал ею больную руку.
Куда идти? Какой дом выбрать? Удастся ли выжить? А может, вообще стоило свалить из Города?
Было не страшно. Не грустно. Не больно. Лишь очень холодно.
Страшно заболела голова. Дохляк на секунду закрыл глаза, а когда открыл все краски у окружающего мира поблекли. Белое, серое, черное. С вариациями.
Хлоп-хлоп.
И всё вновь стало разноцветным.
* * *Чем выше здание, тем легче натолкнуться на такого, как он — живого мертвеца. Дохляк поражался глупости ему подобных. Наверняка поражались и «архаровцы». Первым делом твари расчищали многоэтажки. Дохляк же искал неприметное логово. Необычное логово.
Солнце клонилось к закату.
Дохляк сидел на скамейке напротив своего дома. Специально не прятался — хотел, чтобы «архаровцы» его заметили.
Он боялся и не боялся одновременно. Пугала мысль о поиске нового места, пугала обмотанная рука, но — не «архаровцы». Хотя внутренний подленький голосок нашептывал о новом жилище. Инстинкт самосохранения не затухал. Дохляк не хотел его слушать.
