Кэт Ричардсон - Вервольф перед Рождеством
Епископ Мирликийский нахмурился:
— Я этого делать не могу. Я святой покровитель детей, и обидеть их не мог бы никогда.
— Но ты же посылаешь Черного Питера их наказывать. Как вот меня.
— Ты отвратительно себя вел, Мэтти. Детей нужно иногда поправлять — чтобы знали, что хорошо и что плохо. Это все родители знают. У тебя не было родителей и не было никого, кто тебе сказал бы, что ты поступаешь дурно.
— У меня были приемные родители и полная школа монахинь — чтобы меня поправлять.
— Очевидно, этого было мало — учитывая результат. И после всего, что я для тебя делал… ладно, дело прошлое. Пора нам.
Святой Николай почесал Маттиаса за ушами и пошел к сиденью кучера. Тень Черного Питера от него не отставала. На краткий миг черный человек показал лицо и подмигнул Маттиасу, злобно усмехаясь.
Раздосадованный и слегка испуганный, но уже успевший проголодаться после Рудольфа, вервольф заглотал пряничного человечка в два приема. Конечно, северный олень вкуснее, но и так сойдет. И снова сани пустились в путь, а Маттиас продолжал вынюхивать путь в тумане.
Они навестили еще несколько окутанных туманом зданий, и выплывали уже из дымки над замерзшим озером, когда снизу, со льда донесся до саней горестный звук.
— Тпру, Мэтти! — крикнул человек в красном. — Найди, откуда это!
Вервольф, насторожив уши, прислушался к тонкому плачу. Да, вот оно: чей-то голос, одинокий среди льдов, замерзает и жалуется. Маттиас устремился вниз, на голос несчастного, вспоминая, как раньше мчался на такие же крики и отрезал от стада слабых и раненых животных — или людей.
Олени навалились изо всех сил, стараясь угнаться за мощными скачками вожака, летящего к скованному льдом озеру, спускавшегося кругами, все ниже и ниже, пока легче гагачьего пуха не коснулся треснувшего льда. На льду, рядом с прорубью, лежала маленькая фигурка. А рядом с неподвижным телом извивалось еще меньшее, сообщая громким плачем о своем горе.
Маттиас никогда бы не подумал, что святой в красном может так быстро двигаться, но Святой Николай выскочил из саней, едва успев остановиться, и побежал по коварному льду к лежащему возле полыньи ребенку. Он присел, поднял мертвого ребенка, прижал посиневшим лицом к красному суконному плечу.
— Питер! — рявкнул он. — Черный Питер, негодяй, принеси книгу и мой жезл!
Маттиас принюхался к ревущему призраку мальчика:
— Что с тобой случилось? — спросил он. Юный призрак шмыгнул носом и заморгал:
— Мне какой-то человек предложил подвезти из школы домой, но домой не привез. Он мне сделал больно и бросил тут. Я молился, молился, чтобы кто-нибудь пришел…
— И поздно, — сказал Мэтт с рычанием в голосе.
— Никогда так не говори, Маттиас! — одернул его Святой Николай. — Тем более в Рождество.
Он протянул руки Черному Питеру — тот дал ему черную книгу и золотой пастуший посох.
Святой покровитель детей посмотрел на печального призрака и открыл книгу.
— Сейчас, Хосе, мы все это исправим.
Мэтт вытянул шею, стараясь рассмотреть, что там в книге. Увидел желтоватую страницу, а на ней — единственное имя: Хосе-Мария Антонио Гутьерес.
Санта-Клаус заговорил долгими латинскими фразами, извивающимися в воздухе, и земля задрожала, когда святой поднял посох. Слова превратились в сверкающие искры, закружились хороводом, заблестели, падая на страницу и на маленького Хосе, и красные чернила потекли.
И еще заговорил Синтерклаас чужими словами, и чернила замерцали, коричневея, желтея…
Призрак ахнул — и ребенок на руках святого вздохнул. Переливающиеся слова заполнили воздух и запылали белым светом, и епископ опустил посох. Он коснулся им мальчика — и раздался звук далекого пушечного выстрела, крик ангелов, и сам воздух вокруг загорелся!
Маттиас отпрыгнул, а мальчик на руках у Санты закашлялся и открыл глаза. Маттиас поискал взглядом призрака — но нигде не увидел. Посмотрел в книгу — и увидел, что имя теперь написано золотыми чернилами, сверкающими, как новая монетка.
Хосе посмотрел — и ахнул от изумления.
— Папа Ноэль!
— Счастливого Рождества, Хосе, — ответил Дедушка Рождество. Посмотрел на Мэтта и Черного Питера, потом снова на ребенка. — Ты очень далеко от дома, но я тебя отвезу.
Святой и его тень уложили мальчика в сани, Маттиас и олени потащили экипаж в небо, покрывая милю за милей к югу, над желто-красными каменистыми пиками каньонов Нью-Мексико и опустились на траву стадиона, откуда Дедушка Мороз понес мальчика домой. Он передал ребенка на попечение заплаканных отчаявшихся родителей, которые не поняли, как далеко завезли их ребенка, и что перед ними настоящий Санта-Клаус, а не халтурщик-артист.
Черный Питер ворчал, перелистывая книгу рядом с Мартином и глядя издали — никому не хотелось объяснять присутствие волшебных саней с восемью оленями и вервольфом, и уж точно черной тени с горящими глазами.
— Ну, вот, теперь никогда конца не услышу, — бурчал Черный Питер.
— А? — переспросил Мэтт. — Конца чего?
— Еще узнаешь… — Черный человек быстро огляделся, раскрыл книгу и показал. — Вот, смотри, только быстро. А то епископ сейчас вернется.
Маттиас посмотрел и увидел на странице собственное имя. Рядом с ним стояли три золотых звезды, а само имя было грязно-коричневым от тоненьких золотых потеков на краях букв, следом красная буква «X» и ряд черных птичек, заканчивающийся тоже буквой «X», большой и черной. Вервольф догадался, что звездочки наверняка означают годы его юности, а черная буква — тот год, когда он отверг Рождество.
— Это что? — Ткнул он лапой в красную букву. Черный Питер осклабился — зубы как ножи. Мэтта пробрало дрожью ужаса от такой улыбки.
— Это когда ты умер, Мэтти-малыш.
— Но я не мертвый! И не помню, чтобы умирал.
— А ты подумай, что ты только что видел…
Книгу захлопнула рука в красной перчатке. Святой Николай вырвал книгу у своего спутника.
— Ну-ну, Питер! Не пугай бедняжку Мэтти, он сегодня очень хорошо поработал. Это имя с вечера было написано угольно-черным, и мы еще поговорим, откуда взялась эта чернота…
— Расскажи про букву «X»! — зарычал Маттиас.
Дедушка Мороз ответил тяжелым вздохом.
— Долго рассказывать, а солнце нас догоняет. Когда-нибудь в другой раз, чтобы нам не застрять здесь на Рождество.
— А я не застряну, — возразил Маттиас. — Мне не нужна волшебная упряжка, чтобы лететь домой — я и так дома, или рядом с ним.
Мэтт сгорбился, ощетинился, припал к земле, готовый прыгнуть на человека в красном и совершенно забыв об упряжи.
Святой Николай посмотрел на небо на востоке, потом снова на вервольфа. Маттиас не видел никаких изменений в цвете ночи, но, наверное, это приходит с опытом. Как и умение проникать в дома.
