Анри Труайя - Жест Евы (сборник)
Марсель Леближуа проживал на седьмом этаже огромного современного дома по бульвару Бертье, выстроенного подковой с двенадцатью пронумерованными подъездами, выходящими в жалкий дворик. Открывая калитку, он уже придумывал некий план. Не может быть и речи о том, чтобы рассказать о находке Симоне, сутки он будет наслаждаться своим богатством в строгом одиночестве. Потом расскажет что-нибудь про лотерейный билет, купленный, конечно же, случайно, о котором он до сих пор и думать-то забыл, ибо почти не верил в возможность удачи. Из соображений предосторожности он решил говорить о выигрыше только в две тысячи франков – от большей суммы жена и дочь закусят удила и настроятся на непомерные расходы. Впервые в жизни Марсель Леближуа ощутил, как поднимаясь в лифте несется к удаче, а не просто на свой этаж в свою квартиру.
Семья ждала его к обеду в полном составе. На их лица были натянуты повседневные физиономии. Это его позабавило – тем более, что он чувствовал себя великолепно. Нежданно-негаданно он ощутил к ним в себе снисходительность, свойственную толстосумам. Жена его, Симона, возившаяся на кухне, пресностью, тусклостью и вялостью походила на рагу из телятины, которое только что закончила готовить. Но у нее имелось золотое сердце, она была примерно покорна и потаенно страстна. Сын Андрэ, лоботряс с болезненно бледным лицом и тупым взглядом, переваливший уже во вторую половину семнадцатилетия, развалившись в лучшем из кресел, читал иллюстрированный детский журнал с таким же усердием, с каким молодой Бонапарт в свое время грыз Гражданский кодекс. Дочь Жижи, высоченная дылда двадцати одного года от роду и к тому же взбалмошная, накрывала на стол, выказывая при этом полное к тому презрение, и в такт каждому движению на ее яйцевидном затылке колыхалось беспорядочное нагромождение из светлых волос и влажного полотенца. Вокруг нее витал дурманящий запах парикмахерской, помпезный и в то же время никакой: вдохнешь его – и словно перецеловался со всем персоналом заведения. Она потянулась к нему бархатной щекой и спросила:
– Как прогулка?
– Великолепно, – живо отозвался он, – я голоден как волк.
И инстинктивно дотронулся до бумажника осторожным жестом сердечника.
– За стол! – крикнула Симона из кухни.
За стол Марсель Леближуа усаживался счастливым отцом нормального семейства, а мысль, что завтра или послезавтра с его помощью этот мирок наполнится радостью, добавляла пикантности и рагу, и дешевому красному вину, которым он запивал каждый пережеванный кусок.
Изъявление радости было в точности таким, каким Марсель Леближуа его себе и желал. Он отведал тайны во влюбленном взгляде, брошенном супругой, увильнул от вопросов сына, пожелавшего знать точный номер выигравшего билета, и охотно поддался лести дочери, которая, расчесав к тому времени волосы мелким гребнем и придав им пристойный вид, объявила: коли они разбогатели, вопрос, проводить им июльский отпуск в пансионате в десяти километрах от побережья Бретани или отправиться на Лазурный Берег, больше не стоит. При поддержке матери и брата она ворковала, пока Марсель Леближуа, внешне сопротивляясь и ликуя в душе, не дал согласие на это безумие. Тут же, не откладывая, «в скромные, но комфортабельные» отели Канн, Лаванды и Сен-Тропе были направлены письменные запросы на предмет уточнения текущих цен. Ответы были получены незамедлительно. После изучения проспектов всеобщее одобрение пало на небольшой отель в Каннах под названием «Фризели». Приготовления к отъезду сопровождалось ликованием – принимая во внимание необходимость в обновлении гардероба дам: на Средиземноморье одеваются вовсе не как на северо-западе. «Мужчинам – им что? – заметила женская половина. – Их плавки повсюду одни и те же». Начало оплачиваемых отпусков отца и дочери совпадало день в день, потому вся семья отбыла на отдых 10 июля вечерним поездом.
Следующим утром, сойдя на перрон в своих парижских нарядах, они почувствовали себя ряжеными. Так далеко на юг они забрались впервые. Солнце, носильщики, теплая пыль, поднимаемая ветром, треск мотоциклов, тысячи вилл из папье-маше, праздно расположившихся среди поблекшей зелени, – все здесь смущало и очаровывало вновь прибывших. Отель «Фризели» – ветхий, но чистый – ютился на узенькой улочке позади порта. По его коридорам растекался запах пищи, густо сдобренной чесноком. В распоряжение «уважаемых клиентов» предоставлялось все, даже туалет. Комнаты родителей и детей были смежными, разделявшая их дверь не закрывалась. Как только прислуга покинула номер, Симона распотрошила чемоданы – она спешила облачиться в летний наряд. Марсель Леближуа отыскал матерчатые туфли, завернутые в газету, и с наслаждением в них влез. Брюки из голубого полотна и рубашка с коротким рукавом окончательно придали ему вид местного рыболова. Ожидая, пока будут готовы жена с детьми, он присел на край кровати и принялся рассматривать стену отеля напротив – голую, слепую, единственным украшением ей служили фарфоровые изоляторы телефонных проводов. Он подобрал обрывки газеты, служившие его туфлям упаковкой, и машинально пробежал их глазами. Это была страница частных объявлений. В муравейнике банальных, сероватых уведомлений его внимание привлекли несколько строчек, набранных жирным шрифтом: «Нашедшего 22 июня сего года записную книжку в зеленом кожаном переплете с четырьмя тысячами франков просят вернуть ее в целости и сохранности владельцу по известному адресу. Вознаграждение – десять тысяч франков».
Марсель Леближуа испытал такой шок, что ему почудилось, будто под ним дрогнула кровать. Он перечитал объявление – ни малейшего сомнения: ему предлагали целых десять тысяч франков (миллион старыми!), если он согласится вернуть хозяину четыре тысячи. В порыве признательности он чуть было не бросился на поезд. Предстать перед Жаном де Бизом, вернуть блокнот и четыре тысячи франков, возвратиться с шестью тысячами в кармане – куда как заманчиво!.. Но он передумал. Минуточку, что все это может значить? Это что же получается – Жан де Биз держит нашедшего зеленый блокнот за наивного простачка, готового вернуть хозяину полную кубышку в обмен на обещание, ничем и никак не гарантированное? Да если он, Марсель Леближуа, польстится на предложение, никакой не Жан де Биз будет ожидать его в апартаментах по адресу авеню Фош, 50, а полицейские в штатском. Эти господа мигом пришьют ему уголовное дело и бросят за решетку. Да, этот Жан де Биз, несмотря на приставку в фамилии, – тот еще хитрец. Подобные типы не заслуживают того, что имеют. Предположить, что Марсель Леближуа нуждается в самооправдании, – это уж слишком. Он поискал дату в газете: 4 июля, прошла целая неделя. Не появились ли за это время какие-то новые известия?
