Жюль Лермина - Вампир
Годы бежали. Я совсем забыл старого Тевенена. Его преступную науку. Мои дела окончательно устроились, я ни в чем не нуждался, я был совершенно доволен судьбой. Мои работы по нервным болезням наделали шума, что льстит моему самолюбию. В семье всё было благополучно, дочь росла, обещая сделаться красавицей. Словом, я был совершенно счастлив. Но спустя десять лет, после первой встречи с Винчентом де-Тевененом судьба меня вновь с ним свела и это произошло следующим образом.
Мой собрат, доктор Ф., директор лечебницы для умалишенных, однажды прислал мне записку с просьбой приехать для исследования одной из его больных. Дела меня задержали на несколько дней и он вновь написал мне, настойчиво приглашая приехать. Дело шло об очень интересном феномене раздвоенья личности. Я поехал. В течение нескольких часов мы производили разные опыты, один интереснее другого, и только боязнь сильно утомить больную заставила нас их прекратить. Мы вышли в сад, прилегающий к великолепному зданию, известному всей Европе и мой коллега, провожая меня, сообщил мне о результате своих личных наблюдений над занимавшей нас больной. Когда мы подошли к решетке сада и собирались уже распроститься, условившись завтра встретиться, из аллеи лавров выскочил маленький мальчик и бросился к доктору. Тот приподнял его и, показав мне, сказал:
— Мой сын… восемь лет… хороший мальчуган…
Это был очень красивый ребенок, с нежными чертами лица, немного бледный. Я приласкал его и, вспомнив о своей дочурке, такой розовой и свежей, сказал:
— Почему ты так скоро бежал? Можно подумать, что ты от кого-нибудь спасался.
— О, это для смеху, — отвечал мальчуган, — чтобы поддразнить г-на Винчента!
— Г-на Винчента? — вскричал я. — Какого Винчента?
Это имя прозвучало в моей памяти, как звук отдалённого рожка.
— Ах, Боже мой, один только и есть г-н Винчент… Это папа Гато!
Папа Гато! Десять лет тому назад так называли Винчента Тевенена.
— Это очень странная личность, — прибавил мой коллега.
— Не Винчент ли Тевенен?
— Он самый. Вы его знаете?
— Он еще не умер?!
— Ах, вы тоже считали его несуществующим, сказал доктор, смеясь. — Отнюдь нет. Около ста пятнадцати лет, мой милый. Вот после этого и говорите, что сумасшествие не есть привилегия на долговечность.
— С каких пор он у вас?
— Около четырех месяцев. А поступил он при весьма любопытных обстоятельствах, о которых я вам расскажу завтра. Уже шесть часов.
— Уже. И я тоже сильно запоздал. И так, до завтра, и поговорим о Винченте.
— К вашим услугам, дорогой собрат.
Когда я остался один, меня охватили воспоминая. В одну секунду промелькнуло предо мной прошлое: маленькая квартира, в которой я терпеливо ждал пациентов, несчастная мать, пригласившая меня к умирающему ребенку, прогулка и разговор с Гастоном. Я задал себе вопрос — был ли бы я теперь в состоянии оказать помощь несчастной девочке, и содрогнулся невольно от сознания, что и теперь, как и тогда, я был бы так же беспомощен, так как ничего не понимал в загадочной болезни. Я старался спасти свою гордость, предполагая, что по своей былой неопытности не заметил какого-нибудь важного симптома, который в настоящее время, несомненно, не ускользнул бы от моего внимания. Но это было напрасно: внутренний голос говорил, что я сам себе лгал. И если бы завтра мне пришлось натолкнуться на аналогичный случай, я был бы так же беспомощен, как и 10 лет назад. Мое самолюбие страдало, а мысль всё сильнее стремилась к д-ру Винченту, к этому бледному, почти фантастическому образу. Он все еще жил, жил, несмотря на ужасную дряхлость, так поразившую Гастона и меня, когда мы следовали за ним по улицам. Каким же чудом он ещё жил под бременем ста десяти лет?
Мне припомнились странные слова, переданные Гастоном: «Моя наука преступна, потому что она в сотни раз увеличивает ужасное неравенство между борцами за жизнь». И хотя эти слова в действительности ровно ничего не значили, но, повторяя их мысленно, я все же испытывал некоторую робость, как перед неразрешимой загадкой, скрывающей ужасную тайну.
Я долго не мог избавиться от этого ощущения и успокоился только на другой день. Зато любопытство узнать подробности о Винченте возросло до крайних пределов, поэтому в назначенный час я снова был у доктора Ф., который показался мне немного озабоченным. Спросив с участием о причине тревоги, я узнал, что его беспокоит с некоторого времени здоровье сына. Но страсть исследователя взяла верх над чувством отца, и мы пошли к больной, где провели несколько часов, погруженные в наблюдение леденящих душу явлений каталепсии и гипнотизма. Когда же усталые мы вернулись в кабинет и поделились нашими наблюдениями, я сказал доктору Ф.:
— Теперь позвольте мне напомнить вам вчерашнее обещание— подробно рассказать о Винченте.
— Я лучше дам вам прочесть мои записки, — произнёс доктор. — Я имею привычку, принимая клиентов, записывать интересные обстоятельства первого с ними знакомства.
Доктор встал, открыл один из картонов, вынул несколько исписанных листов бумаги и, подавая, сказал:
— Читайте, а я пойду сделать кое-какие распоряжения.
Вот что я прочёл:
«Сегодня, 15 апреля 190… в шесть часов вечера мне подали карточку, на которой значилось: „Винчент де-Боссай де-Тевенен, доктор Парижского факультета“. Я привскочил от удивления. Как психиатр, я специально занимался историей животного магнетизма и меня не могло не поразить это имя, принадлежавшее одному видному ученому очень отдаленной эпохи. Он был современником по крайней мере моего деда. Я приказал немедленно просить посетителя и спустя несколько секунд увидел бодро входившего в кабинет почтенного старца с пергаментным лицом. После обоюдных приветствий, я спросил его, чем могу быть полезным.
— Я пришёл, — сказал он твердым голосом, — просить вас принять меня пациентом. Постойте… — живо прибавил он, заметив мой жест удивления.
— Извините, — перебил я его, — но вы действительно доктор Тевенен?
— Бывший ученик Месмера и друг де-Пюисегюра. Совершенно верно.
— Но сколько же вам в таком случае лет?
— Сто девять.
— Но знаете ли вы, что моя лечебница назначена специально для душевно больных?
— Я это знаю и повторяю мою просьбу. Я сумасшедшей.
Как ни привык я ко всяким нелепым выходкам моих пациентов, эта все-таки меня удивила.
— Позвольте мне в этом усомниться, — улыбнулся я. — Вы кажетесь совершенно здоровым.
