Цай Цзюнь - Заклятие
Перед его мысленным взором вдруг возникла Бай Би, эта маленькая вдовушка, которую, конечно, не стоит так называть, ведь она даже выйти замуж за Цзян Хэ не успела. Личико Бай Би так и мелькало перед глазами. Она всегда ему нравилась. Приглянулась с самой первой встречи. Сюй Аньдо сразу почувствовал ее необыкновенную привлекательность.
Тут не просто тяга мужчины к женщине, нет, здесь что-то более глубокое; чувство было настолько сильным, что Сюй робел и боялся шагу ступить, словно очутился на минном поле. Его обычная развязность испарялась без следа.
Однажды Бай Би упала на улице: ее сбило прицепом. В сущности, ранение не было серьезным — ссадина, только и всего. Сюй Аньдо проезжал мимо на своем мотоцикле и наткнулся на нее. Он поднял Бай Би, усадил на мотоцикл и отвез в больницу. Ему запомнилось, как дрожавшая от холода девушка молча прижималась к его спине. Он вез ее, как холодную фарфоровую статую Будды.
Фарфор — хрупкая, легко бьющаяся вещь. Археолог Сюй Аньдо это знал и понимал. Никогда, ни до, ни после, он не совершал никакого святотатства. Он чувствовал, что Бай Би не такая девочка, как все прочие; она была словно окутана чудесным покровом, не дозволявшим другим приближаться к ней. Только потом Сюй Аньдо узнал, что отцом Бай Би был Бай Чжэнцю, в те годы один из старейших сотрудников института археологии, однокурсник директора Вэнь Хаогу. Больше десяти лет назад он погиб в автомобильной катастрофе. Девушку в конце концов отбил Цзян Хэ, но сам Цзян Хэ так и не дождался своего дня…
«Не думать больше о ней!» Сюй Аньдо потряс головой и свернул в узкий темный переулок.
Грохот мотоцикла нарушил тишину и спокойствие узенькой улочки. Который час, он не знал, наверно, уже очень поздно. И вдруг ему вспомнились слова, которые он сам сказал Бай Би: «Может быть, это судьба».
Эх, судьба, судьба… — в нее он никогда не верил, он верил только и единственно в самого себя. А теперь Сюй Аньдо уже и в себя не верил, поняв, что не способен гарантировать собственную судьбу. Сам он — всего лишь жалкое, ничтожное насекомое, живущее на краю гибели, и сила, которой невозможно противостоять, в любой миг способна лишить его этой жизни.
Он ясно помнил все, что говорил Цзян Хэ перед гибелью, каждое слово и каждое выражение; он ясно переживал заново страх и ужас, глубоко затаившиеся в глазах Цзян Хэ, — возможно, то было предчувствие. Теперь Сюй Аньдо наконец поверил: это действительно ошибка, причем ошибка распространенная, ее все совершают. А ныне настало время расплаты.
Он понял: Цзян Хэ погиб не первым и отнюдь не последним.
Кто будет следующим?
Резкий порыв свежего ветра отрезвил Сюй Аньдо. Он снова потряс головой и огляделся: в темноте ничего не было видно. Незнакомое месте, где он никогда не бывал прежде. Заблудился и потерял дорогу.
Его желудок всегда плохо переносил алкоголь. Сюй Аньдо опустил голову и попробовал вызвать рвоту, но ничего не получилось, желудок не освобождался. Это встревожило по-настоящему, тревога пришла из самой глубины его существа.
На мгновение Сюй Аньдо опять вспомнил лицо Цзян Хэ, лежавшего в стеклянном гробу, хотя сам Цзян Хэ давно уже обратился в кучку пепла. Затем в голову полезли такие страшные мысли, что руки затряслись, и Сюй Андо еле удержал руль. Его охватил ужас, и Сюй Аньдо, который говорил и считал, что никого и ничего не боится, вдруг испугался по-настоящему.
Опустилась ночная тьма.
Сюй Аньдо переключился на самую малую скорость и проехал по узенькому переулку. В конце его он увидел речную дамбу, обсаженную деревьями.
Оказывается, он добрался до реки Сучжоу. На берегах реки ему доводилось бывать, но это место было незнакомо. На набережной никакого движения не было, Сюй Аньдо ехал в полном одиночестве. Колеса мотоцикла медленно крутились, унося его в ночную темноту и полную неизвестность.
И тут он услышал слабый, приглушенный зов:
— Спасите, спасите меня!
То был его собственный голос.
4
Это было обычное для набережной Сучжоу здание. Из-за близости к реке плата за квартиры здесь была высокой, но многим хотелось поселиться именно здесь. Отделку среднего подъезда еще не закончили, и вечерами почти все огромное здание оставалось темным, только на самом верху светилось одно окно.
Только что отремонтированная квартира была совершенно пустой, без мебели. Лишь на столе у окна стоял компьютер. Он был включен. Ло Чжоу сидел перед ним и сочинял пьесу. Он оглянулся на часы: было около одиннадцати. С ужина и по сей момент Ло Чжоу, выжав себя, как тюбик зубной пасты, отстучал всего три сотни иероглифов, и эти знаки, как капли пасты, пятнали экран монитора, то разом исчезая, то возникая снова.
Вентиляция в квартире еще не была отлажена, и Ло Чжоу обычно держал окно открытым, позволяя речному ветерку ерошить его длинные волосы. Волосы у него действительно были длинные, но не до такой степени, как у парней, распускающих патлы по плечам. Добавить к этому угловатое лицо, и род занятий нипочем не угадать.
В сущности, никаких занятий и не было. Несколько лет назад Ло Чжоу работал редактором в одном вполне традиционном журнале, но, когда это периодическое издание из-за падения тиража до нескольких сот экземпляров закрылось, он стал безработным.
Ло Чжоу в принципе любил свободную и независимую жизнь. Он писал для любых газет и журналов. Сначала его не печатали вовсе — наверное, из-за содержания: он писал в духе Борхеса и Честертона. Затем опустился до слезливых сентиментальных романических историй. Но окружающие по-прежнему демонстрировали полное равнодушие к его творчеству. Некоторые даже говорили, что понимает себя только он сам, а для других совершенно непонятен.
Ло Чжоу пришлось вернуться к реальности. Он начал писать сентиментальные очерки, которые, хотя и назывались очерками, на самом деле стряпались даже проще, чем дамские романчики тайваньской писательницы Лян Яо. Стряпня оказалась нужна всем — кроме него самого, зато теперь можно было прокормиться…
А недавно Ло Чжоу с несколькими друзьями сколотил театральную труппу, в которой взял на себя обязанности драматурга и режиссера. Премьера первого спектакля уже в следующем месяце, а пьеса до сих пор не дописана. Пришлось разучивать роли по незавершенному тексту.
Днем Ло Чжоу вел репетиции в маленьком театрике, а вечером, запираясь дома, дописывал пьесу. Но что если ко дню премьеры текст не будет завершен? Как быть тогда? Ведь друзья и приятели, вложившие деньги в постановку, отберут у него дирижерскую палочку.
Ло Чжоу хвастался, что с помощью своей дирижерской палочки он за одну ночь как по нотам разложит «В ожидании Годо». Поверив его бахвальству, друзья сложились, чтобы создать труппу, помогли найти и арендовать сцену, договорились о времени спектакля.
