Антон Соя - З.Л.О.
Дрались в учебке мало: слишком замотаны были ребятишки. К тому же Блокадника сразу взял под опеку здоровенный ленинградский парень Владимир Кобылинский. Владимир, он же Кобылиныч, был не только богатырем от природы, но еще и обладателем черного пояса по карате. В первый же день жизни в учебке Кобылиныч отличился тем, что отфигачил в кровь сержанта-казаха, который решил поднять его с койки подзатыльником. Кобылиныча чуть не отправили с глаз долой в действующую часть, но за него вступился старшина, человек-гора по фамилии Козориз, сразу разглядевший в нем родственную душу. Старшина с честью представлял прапорщицкую породу. Фуражку он носил заказную, с тульей выше, чем у Штирлица, хром его сапог блестел, как ночные звезды родной Украины, а любимым занятием Козориза было общение с курсантами. Прапор принципиально не произносил букву «ф», со смаком заменяя ее на «хв», и звучало это так: «Хвесенко, хвухвлыжник, хворму поправил и мухой собрал все хвантики на территории части, хвазан».
Став «хваворитом» старшины и получив теплую должность каптерщика, Кобылиныч часто поил Блокадника чаем и вел с ним беседы. В основном про Гитлера, Третий рейх и настоящих арийцев. Такой уж пунктик имел здоровяк. Очень его интересовала нацистская тема. Блокаднику такие разговоры удовольствия не доставляли. Но что поделать, Кобылиныч был парнем душевным, к тому же настоящим другом. Всегда был готов подставить мощное плечо, слушал правильную музыку, отличал «треш» от «деса», так что его «забавную» патологию можно было и потерпеть. Снова, как в детстве, Ольгерту приходилось играть в немца, хотя своего папашу, давшего ему поэтическую фамилию и звучное отчество, он никогда не видел. Увлечение Кобылиныча пришлось в диковинку Следаку, потому что в то время нацистов в Черняевске не водилось. Нет, было пару лет назад — черняевские сатанисты на день рождения Гитлера устроили шествие у замка Шварценбург с факелами и привязанной к палке черной кошкой. Целых семь человек пэтэушников. Так их всех тут же в дурку упрятали. Кобылиныч пересказывал ему свой любимый фильм «Обыкновенный фашизм», который он смотрел в кинотеатре «Нева» тридцать раз. А Блок делился с ним своими сокровенными, только что сформировавшимися мыслями об избранности и желании в ближайшее время дать бой вселенскому злу.
— Настоящий ариец, — радовался за друга Кобылиныч.
Из учебки Блокадник младшим сержантом попал служить в медпункт мотострелкового полка в Каменке, между Зеленогорском и Выборгом. В бывшие финские заповедные места. Опять повезло. Полк был на восемьдесят процентов «урюкский», процентов пятнадцать укомплектовали кавказскими джигитами и только пять несчастных процентов добрали из Москвы, Ленинграда и других советских городов. Дедовщина здесь не прижилась, зато процветало землячество. Хрен редьки не слаще. Блокадник в полку стал очень важной персоной. К нему бегали по ночам лечить триппер уколами пенициллина. Бегали не только дагестанцы «складчики», принося с собой рюкзаки с тушенкой, но и офицеры, те еще кобели. Звать его стали Немцем.
Немец за калым мог положить к себе в медпункт любого солдата, чтобы тот отлежался и отъелся, ходил исключительно в парадке и спал до девяти часов утра. На завтрак, обед и ужин повар медпункта, эстонец Арвид, жарил ему вкуснейшее мясо. Немец частенько дежурил за офицеров-медиков, бегавших по любовницам, и с успехом освоил фельдшерскую науку. Делал уколы в задницы, причем абсолютно безболезненно, в предплечья и внутривенно. Накладывал бойцам на ноги повязки с салициловой мазью. Чем не борьба со злом? Ноги у солдат гнили со страшной силой. Особенно у «урюков», среди которых у Немца со временем появились приятели. Одного из них звали романтичным именем Рафаэль. Он краснел как девчонка, произнося свое имя. Как большинство собратьев, если не считать городских парней, которые в общении мало чем отличались от москвичей, Рафаэль крайне плохо говорил по-русски. Поэтому, стоя на посту, он случайно подстрелил своего земляка, хорошего парня Равшана.
— Иди! Стрелять буду! — крикнул Рафаэль, издалека завидев приятеля.
От волнения он перепутал слова. Равшан пошел, Рафаэль выстрелил. Попал прямо в голову. Равшан пришел в медпункт к Немцу на своих ногах, в полном сознании и легком шоке. Пуля, пройдя по касательной, отскочила от головы, и крови вышло не много. Немец перевязал его и отправил в Выборг, в госпиталь. По дороге Равшан умер от кровоизлияния в мозг. Рафаэль сошел с ума. Все молчал, улыбался и краснел. Пришлось Немцу отвезти парня в «Скворечник», откуда его очень быстро демобилизовали.
Немец часто возил солдат в «Скворечник». Кто-то косил, а кто-то действительно терял рассудок, как коротконогий тихий прапорщик, который в Новый год, тихо подвывая, гонялся за солдатами по медпункту с ножом и вилкой. Больше всего Немцу нравилось ассистировать на операциях лейтенанту Котлярову. Лейтенант слыл гулякой, никак не мог разобраться с вечно беременной женой и любовницей, высоченной госпитальной медсестрой с металлическими зубами, которую за глаза все звали Щелкунчиком. Зато Котляров неплохо разбирался в современной музыке и даже знал группу «Carcass». Но это не главное. Главное — как он ловко орудовал серповидной иглой, зашивая раны. Немец завороженно следил за иглой, восхищаясь плавностью движений и хладнокровием летёхи. А после операции, сгребая со стола руками сгустки крови, Немец опять думал о том, что такое зло и как он будет с ним бороться после армии.
В армии бороться со злом ему казалось бесполезным. Немец просто творил добро, а за злом наблюдал и анализировал. Мелкое зло — издевательства над слабыми или глупая показуха, когда в лютые морозы солдаты разворачивали для генералов военные городки в палатках и отмораживали себе все, что отмораживается, — не представляло интереса для Немца. Слишком обыденно и повседневно, встречается повсеместно — все армии мира только на нем и стоят. За службу в армии Немец только три раза стал свидетелем выдающегося зла, и каждый из этих случаев заслуживает отдельного описания.
Отслужив год и став «черпаком», суровой зимой восемьдесят девятого года Немец поехал со своим медпунктом в тридцатиградусный мороз разворачивать медпалатку на генеральских сборах в чистом поле рядом с деревней с летним названием Ромашки. Ехали они с каптерщиком Махмудом в открытом грузовике, зарывшись в гору полосатых матрасов. По какой-то надобности, известной только ему, носатый прапор Караташ решил заехать с ночевкой в Гарболово, в десантный полк. Пока прапор решал свои темные ночные вопросы, Немец с Махмудом и водилой Витосом определился спать в казарму к десантуре. «Дед» Витос и «черпак» Махмуд сладко храпели и видели сны о доме, а Немец всю ночь с ужасом и замиранием сердца наблюдал картину обычных армейских отношений, которые официально называются неуставными, а по-простому дедовщиной.
