Джинн Калогридис - Дети вампира
Мой голос звенел от ярости, хотя я старался говорить тихо, чтобы не привлекать внимания случайных прохожих.
– Помимо жестокости, убийца отличается изрядной глупостью. Обезглавленное тело он бросил прямо на кладбище, где оно и было обнаружено местными властями.
Глаза Вайса вначале округлились, затем сузились в щелочки. На его лице опять появилось выражение тупого упрямства.
– Господин, я сейчас вам объясню...
– Ничего не желаю слушать! – выкрикнул я в приступе гнева, терзаемый к тому же муками голода. – Я вам плачу не за объяснения, а за работу! И у вас еще хватило нахальства прийти ко мне, рассчитывая получить деньги!
Отсвет уличных фонарей упал на заросшее неопрятной щетиной рябое лицо Вайса. Он опустил голову, продолжая мять в руках шапку. Вряд ли этому человеку были знакомы угрызения совести или хотя бы раскаяние за допущенные промахи. Скорее всего, сейчас он спешно придумывал оправдание.
Налетел порыв ветра, который вместе с вечерней свежестью принес и запах Вайса – едкий запах потного, давно не мытого тела. Несколько месяцев назад я бы брезгливо поморщился и отвернулся. Но сейчас меня притягивал сладостный, с горчинкой, аромат его крови. Я слышал легкие, ритмичные удары его сердца. Теплое, полное жизни тело Вайса влекло меня, как огонь, пылающий в очаге, манит озябшего путника.
Я мог бы убить его прямо здесь, на крыльце своего дома. Все произошло бы тихо и быстро – Вайс впал бы в блаженное забытье, а я бы пил кровь этого никчемного человечишки до последнего удара его сердца.
Однако перспектива именно таким образом утолить голод была чревата большими сложностями. Для начала мне бы предстояло избавиться определенным образом от трупа, так, чтобы умерщвленный мною Вайс не превратился в вампира. Я не мог своими руками обезглавливать и протыкать колом тела своих жертв, поэтому и нанял Вайса. И мне стоило большого труда найти отщепенца, выполняющего, что велят, и не задающего никаких вопросов. При этом Вайса привлекали не только деньги: сам жестокий ритуал доставлял ему какое-то извращенное наслаждение.
Но как доверять Вайсу теперь, когда он допустил грубейший промах? И если выбирать себе очередную жертву, не лучше ли избавить мир от такого животного, как Вайс, чем лишать жизни ни в чем не повинного прохожего?
Все эти мысли лихорадочно проносились у меня в голове. Вайс стоял молча, не поднимая головы. Я уже было потянулся к нему, когда услышал цокот копыт по булыжной мостовой. В нашу сторону ехала элегантная карета, запряженная парой черных лошадей. Муки голода стали совершенно невыносимыми, и я решил, наплевав на все последствия, затащить Вайса в дом и насытиться. Оставалось лишь переждать, пока проедет карета.
А карета ехала все медленнее. Я с ужасом наблюдал за тем, как кучер остановил лошадей прямо напротив моего дома. Жандармы? Неужели Вайс меня предал? Или они сами его выследили?
Я мысленно приказал себе успокоиться и рассуждать логично. Жандармы в таких роскошных экипажах не ездят. А вдруг они специально наняли карету, чтобы я ничего не заподозрил? Вайс тоже беспокойно оглядывался, видимо пытаясь понять, что происходит. В это время кучер слез с козел и открыл лакированную дверцу. Мой помощник шепотом выругался, выражая неподдельное изумление: подав кучеру ослепительно белую руку, из кареты вышла женщина. Ее ножки в изящных туфельках, лишь на мгновение показавшиеся из-под длинного платья, легко коснулись мостовой.
Я застыл в глубине коридора, вцепившись в дверную ручку. Простой смертный ни за что бы меня не заметил. Но женщиной, вышедшей из кареты, была моя сестра Жужанна.
Моя милая бедняжка Жужа. Она родилась с усохшей ногой и искривленным позвоночником. Невозможно было без жалости смотреть, как она с трудом ковыляла по комнатам и коридорам нашего дома. Увечье обрекало ее на одиночество. Болезненное, хрупкое создание с молочно-белой кожей, темно-карими глазами и иссиня-черными волосами, обрамлявшими острые черты лица, которые даже самый добросердечный человек не рискнул бы назвать красивыми. Но уродство не озлобило Жужу, ее сердце было добрым и отзывчивым. Как мы с отцом любили ее, как нянчились с нею, стараясь уберечь от всех невзгод и своим вниманием хотя бы отчасти восполнить то, в чем отказала ей природа... Но все равно жизнь ее была пуста, она страдала от неразделенной потребности в мужской любви, и это делало ее (как мне казалось в прошлом) немного сумасшедшей.
Однако сейчас передо мной стояла не калека в невзрачном домашнем платье, а сама Венера: стройная, безупречно прямая, в широкополой черной шляпе с густой вуалью. Ее бархатное платье тоже было черным, что лишь подчеркивало изумительную, сияющую белизну ее кожи, напоминающую лунный свет. Жужанна повернула голову в направлении крыльца, затем подняла вуаль, открыв свое прекрасное лицо. Ее глаза блестели, как две звезды, а кожа мерцала таинственным светом. Такое же дивное сияние я каждую ночь видел и на своем теле.
Мне не удалось спрятаться от Жужанны. Она меня увидела, и ее алые как кровь, полные, нежные губы изогнулись полумесяцем, обнажив белоснежные зубы.
Я нерешительно попятился назад, готовый спасаться бегством. Из кареты доносились голоса. Если Жужанна приехала вместе с Владом...
Сестра сделала шаг навстречу и умоляюще подняла руку.
– Аркадий! – позвала она.
Ее голос напоминал голос прежней, невинной и наивной Жужи. Но в нем появились новые интонации: сладостные, манящие, словно пение сирены.
– Каша, дорогой! Ты должен мне поверить. Я больше не могла находиться рядом с ним и отправилась искать тебя...
Я не шевелился. Сестра пошла к крыльцу. Моя рука по-прежнему сжимала дверную ручку. Вайс, не понимавший ни слова по-румынски, очумело таращил глаза на Жужанну. Заметив его, она опустила голову.
– Каша, – доверительно шепнула Жужанна. – Дорогой мой брат, мне нужно о многом рассказать тебе, но наедине.
Я повернулся к Вайсу, удивляясь, что произошедшие сомной изменения не коснулись братского, покровительственного отношения к сестре. Впрочем, сейчас Жужанне ничего угрожало. Скорее наоборот.
– Уходите, – велел я Вайсу. – Потом поговорим. Невзирая на мои мысленные приказы, упрямый человечишка с величайшей неохотой поплелся прочь от моего дома. Красота Жужанны загипнотизировала его.
Я не торопился заключать сестру в объятия, а с прежней настороженностью следил за нею. Она протянула ко мне руку. Прикосновение смертных людей, даже если у них озябли руки, все равно остается теплым. Рука Жужанны, обтянутая перчаткой, была так же холодна, как и моя.
На мгновение за этим великолепным фасадом я вновь увидел прежнюю, до боли близкую родную сестру. Ее карие глаза приобрели золотистый оттенок, но взгляд принадлежал той, живой Жуже. Мое холодное сердце сжалось от нежности и тоски.
