Роберт Стайн - Добро пожаловать в мертвый дом
– Ну хоть ответь что-нибудь. Ты вообще слышал, что я сказала?
Но Джош только молча смотрел на меня. Мне даже стало не по себе от этого его напряженного взгляда.
После той нашей поездки прошло две недели.
Все это время папа с мамой только и делали что обсуждали переезд. А я как потерянная слонялась по дому. В голову лезли унылые мысли. Никогда больше я не увижу свою комнату. Эту комнату. Никогда не буду завтракать на этой кухне. Никогда не буду смотреть телевизор в этой гостиной. Настроение было отвратным.
А когда к нам заявилась бригада рабочих из фирмы грузовых перевозок с кучей ящиков и картонных коробок, у меня внутри все оборвалось.
Пришло время упаковывать вещи. Может быть, лишь теперь я окончательно осознала, что мы действительно переезжаем. Я ушла к себе в комнату и легла на кровать. Нет, я не плакала. Я просто тупо глядела в потолок. Я пролежала так больше часа. В голове у меня проносились обрывки мыслей, совершенно не связанных между собой. Так бывает во сне, когда картины быстро сменяют друг друга, так что не успеваешь уловить их смысл. Только сейчас это было наяву.
Впрочем, не одна я нервничала из-за переезда. Родители были взвинчены до предела и набрасывались друг на друга по всяким пустякам. Однажды утром они едва не схватились врукопашную, когда принялись выяснять, пережарен бекон или нет. Они разругались вдрызг и потом полдня друг с другом не разговаривали.
Мне, конечно, не нравилось, что они ссорятся. Но, с другой стороны, было забавно за ними наблюдать. Они вели себя, точно капризные и упрямые дети. Джош же вообще ходил мрачнее тучи и ни с кем не разговаривал. Пити тоже хандрил. Когда за завтраком я хотела ему дать колбасы, он даже не соизволил ко мне подойти.
Но труднее всего было прощаться с подругами. Расставание – это всегда очень больно. Кэрол и Эми уже уехали в летний лагерь, так что им я написала письма. Но Кэти – моя лучшая подруга, разлуку с которой я переживала сильнее всего, – оставалась в городе.
Наверное, многие из тех, кто знает нас с Кэти, удивляются нашей дружбе. Мы с ней очень разные. Даже внешне. Я высокая, худущая, смуглая и темноволосая, а она – белокожая «пышечка» с длинными светлыми волосами. Но мы с ней дружим еще с детского сада, а с четвертого класса вообще неразлучны.
Она зашла ко мне вечером накануне отъезда. Мы обе чувствовали себя скованно и неловко.
– Кэти, чего ты так расстраиваешься? – сказала ей я. – Можно подумать, что уезжаю не я, а ты!
– Ничего я не расстраиваюсь, – отозвалась она, яростно жуя жвачку. – И потом, ты же не в Китай уезжаешь и не в Австралию. До Темных Порогов всего четыре часа езды. Мы будем часто видеться.
– Конечно, – кивнула я.
Но если честно, я в это не верила. Что четыре часа езды, что Китай, что Австралия – для меня это было почти одно и то же.
– И будем звонить друг другу, – уныло добавила я.
Она выдула большой зеленый пузырь из жвачки и тут же втянула его снова в рот.
– Конечно! – Она изо всех сил делала вид, что ей вовсе не грустно. – И вообще, знаешь, тебе повезло. Уехать из этого убогого маленького квартальчика в огромный дом…
– И вовсе это не убогий квартальчик.
Я и сама не знала, почему я вдруг бросилась защищать наш старый квартал. Обычно мы с Кэти ругали наш скучный маленький городок и жалели о том, что не родились где-нибудь в другом месте.
– В школе я без тебя пропаду, – вздохнула Кэти. – Кто мне теперь будет подсказывать по математике?
Я рассмеялась.
– Но я же вечно подсказывала тебе неправильно.
– Главное, подсказывала. – Кэти на секунду задумалась. – Интересно, а там у вас средние классы вместе со старшими или с младшими? Или для каждых отдельная школа?
Я поморщилась.
– Там все в одном здании. Это же маленький городок. Там нет отдельных школ. Во всяком случае, я не видела.
– Жуть! – заключила Кэти. Жуть – это точно.
Мы проболтали с ней несколько часов, пока не позвонила мама Кэти и не сказала, что ей пора домой.
Мы обнялись. Я заранее решила, что плакать не буду, но глаза все равно защипало от слез. Я честно пыталась их удержать, но они потекли в три ручья.
– Я так несчастна, – всхлипнула я.
Я собиралась вести себя по-взрослому. Без рёва. Но ведь Кэти была моей лучшей подругой.
Мы договорились обязательно приезжать друг к другу на дни рождения – каждый год, чего бы нам это ни стоило.
Мы снова обнялись, и Кэти сказала:
– Не огорчайся. Мы будем часто видеться. Правда.
У нее в глазах тоже стояли слезы.
Она отвернулась и побежала к двери. Я не пошла ее провожать. Дверь за Кэти захлопнулась, а я еще долго стояла в темной прихожей. Потом пришел Пити, стуча лапами по линолеуму, и принялся лизать мне руку.
На следующий день – день переезда – с утра зарядил дождь. Не ливень. Не гроза с громом и молниями. Обычный нудный дождь. Было ветрено и противно, и ехать пришлось медленно.
Когда мы въехали на нашу новую улицу, небо совсем потемнело, как будто наступил вечер. Густые деревья затеняли и без того тусклый свет пасмурного дня.
– Сбавь скорость, Джек, – встревожилась мама. – Смотри, какая скользкая дорога.
Но папа хотел добраться до дома раньше грузовика, на котором везли наши вещи.
– За ними глаз нужен. Иначе они побросают все как попало, потом не разберешься, – объяснил он.
Джош, как обычно, был в своем репертуаре. Сначала он захотел пить. Он ныл, наверное, минут двадцать. Ничего не добившись, он принялся ныть, что умирает от голода.
Однако никто не бросился кормить бедного голодного мальчика. Это был чистый каприз. Перед дорогой мы плотно позавтракали.
Джошу просто хотелось внимания. Его бесит, если в присутствии его драгоценной особы кто-то занимается своими делами, не обращая на него никакого внимания. Я пыталась расшевелить его рассказами о новом доме. О том, какой он большой и как там внутри интересно и здорово. Ведь Джош видел дом только снаружи!
Но брат упорно не желал поддерживать разговор. Он принялся возиться с Пити и так замучил несчастного пса, что тот, бедный, не знал, куда деться. Папа даже прикрикнул на Джоша, чтобы тот оставил собаку в покое.
– Давайте постараемся не раздражать друг друга, – предложила мама.
Папа рассмеялся.
– Дельная мысль, дорогая.
– Прекрати надо мной насмехаться! – раздраженно воскликнула мама.
Родители стали бурно выяснять, кто из них больше устал от всех этих сборов. Пити поднялся на задние лапы, положив передние на спинку сиденья, и уставился в заднее стекло. И вдруг протяжно завыл.
– Да уймите вы этого пса, наконец! – взвилась мама.
Я взяла Пити на руки, но он вырвался и снова завыл, глядя в заднее стекло.
