Алексей Шолохов - Подвал
Работа снова не шла. Будто размышлениями о бардаке в сегодняшней жизни он отогнал все остальные мысли. Решение было быстрым и не отличалось оригинальностью. «Территория».
Но его ждало разочарование. Некогда большие окна были зашиты листами фанеры, на которых были нарисованы арочные проемы. Там, где фанеры не было, присутствовали следы пожара. Дима ошарашенно смотрел на здание, казалось, появившееся из другой реальности. Он попятился назад.
– Разуй глаза, малахольный, – сказал кто-то дребезжащим голосом.
Дима обернулся. На него злобно смотрела старуха с накрученным поводком на руке. Значит, защитник где-то рядом. Первое желание нагрубить женщине пропало. Он отвернулся и уставился на закопченное здание. Потом вдруг опомнился и спросил:
– Вы не знаете, когда кафе сгорело?
– Ты малахольный. Или неместный?
Сысоев кивнул, соглашаясь. Сейчас ему было наплевать, кем бабка его считает. Он малахольный приезжий, если на то пошло. Потому что ни черта не понимал. Он не чувствовал запаха ни дыма, ни гари. Да и кирпичные стены не успели бы остыть. А еще утром здесь все было цело. Либо у него галлюцинации, либо пожар произошел…
– Малахольный, два года назад. Пожар был два года назад.
– Охренеть, – выдохнул Дима. – Нет, я точно в другой реальности. Я же только утром разговаривал с барменом и охранником.
– Поздравляю, – прокрякала старушка. – Ты разговаривал с мертвецами.
Дима обошел ее стороной, будто это она злобная псина, норовящая сорваться с поводка.
– Малахольный, – сказала женщина и покрутила пальцем у виска, когда Дима побежал к своему дому.
«Ну, комиссар Мегрэ, какие ваши действия? Эх, напиться бы…»
Но он так и не напился. Едва зашел в квартиру, мысли сами попросились на бумагу. Он, словно человек с приступом диареи, не раздеваясь, побежал к кабинету.
* * *Утром Андрей снова сидел в кресле. Если вчера Дмитрий списал его появление в квартире на собственную забывчивость (спьяну он часто оставлял дверь открытой), то сегодня такого произойти не могло, потому что перед сном он проверил дверь. Она была закрыта.
– Какого черта ты здесь? – не очень ласково поинтересовался Сысоев.
– Я пришел забрать тебя и отвезти в деревню, – сказал Куликов.
– Да ну, на х..!
– Ты же знаешь, твой яд на меня не действует. Тем более что я вижу, через месяц возьму реванш.
– Что ты видишь? – не понял Дима.
– Если через месяц я не увижу хотя бы восемь тире… – когда он говорил «тире», для наглядности провел перед собой указательным пальцем черту, – …десять авторских, в том же любимом тобой издании, то я решу (и не я один), что Сысоев сдулся, поднятие русского хоррора оказалось ему не по плечу и теперь он спивается в заброшенной деревеньке.
– Что ты несешь?! Посмотри сюда.
Дима пошарил рукой у дивана, потом под журнальным столиком. Выудил ноутбук, включил и, не дожидаясь загрузки, начал нервно долбить по клавиатуре.
– Да успокойся ты, – сказал Андрей и равнодушно посмотрел на кончик своего галстука.
– Я спокоен. Вот. – Димка открыл файл и повернул ноут экраном к редактору.
– «Дверь в полу», – прочитал Андрей. – О-о!
Несмотря на то что друг кривлялся, как обкуренный шимпанзе, Дима знал: написанное вчера впечатлило его. Еще бы. Он же…
– Слушай, ты хотя бы то, что «не твое», сохранил.
– Что? – не понял Дмитрий.
– Я говорю, тут, кроме твоего несменного названия, ни черта нет.
Сысоев выдернул ноутбук из рук Куликова и посмотрел файл, который сам минуту назад открыл. Закрыл его, посмотрел во всех папках, но, кроме единственного файла Дверь в полу. doc, нигде ничего не было.
– Не может быть, – произнес Дима. – Тридцать страниц текста коту под хвост. Как же так?
Он встал с дивана, потом снова сел. Голова шла кругом, будто с похмелья. Во рту пересохло.
– Как же так? – повторил он.
– Да вот так. Это же электроника. Нажал не ту клавишу или еще что… Эх, – Куликов встал, – то ли дело раньше были печатные машинки. У меня была одна. Не помню уже, как называлась. Не то «Янтарь», не то «Яуза». Я на ней свой первый рассказ набил. У меня там буква р слабо касалась листа, и, знаешь, тексты довольно-таки милыми получались, будто картавый ребенок говорит. Ка’тавый ‘ебенок гово’ит. Ха!
– Как же так? – чуть громче сказал Сысоев.
– Да хватит тебе ныть. Напишешь еще. Тем более у тебя же где-то распечатка лежит.
«Точно! Мать моя женщина, как же я сразу не сообразил. Распечатка, которая моя или не моя!»
Димка вскочил и начал бегать в поисках рукописи.
– Ты давай собирайся. Я внизу в машине.
Куликов вышел, насвистывая какую-то мелодию. Сысоев облазил все. Даже посмотрел в мусорном ведре. Нет, рукописи нигде не было. Что ж за хрень-то такая?
«С чем был ты три дня назад, с тем и остался. «Дверь в полу». Три дня – три слова. Эдак ты лет через пятьдесят состряпаешь книжонку в десять алок».
Дима чувствовал, что переезда требует все его нутро. Он устал от городской суеты, Аслана и его земляков, барменов и завсегдатаев «Территории», от постоянного напряжения, от мыслей об арабах и верблюдах, а больше всего от себя. От себя такого, какой он здесь, в московской квартире. «Территория»! Словно гром среди ясного неба. Она сгорела. Два года назад! Так что галлюцинация не может быть распечаткой. Но ее же видел Андрей!
– Ты не можешь быть уверен. Ты ни в чем не можешь быть уверен.
Он быстро сложил в спортивную сумку все необходимое. Подхватил ноутбук, забежал на кухню, вытащил бутылку пива и в несколько глотков выпил ее. Осмотрел стул, табуретки, снова заглянул в мусорное ведро. Нет, его «Двери в полу» здесь не было. Дима почувствовал, как ему слегка полегчало. Поджог «Территории» теперь уже не казался таким страшным, а рукопись такой призрачной. В конце концов, это все могло оказаться сном. Хреновым сном.
Дмитрий отрыгнул и вышел из квартиры.
Глава 2
Дима не любил быстрой езды. По сути, он не любил никакой езды. Когда ему было пять лет, его отец погиб в автокатастрофе. Дима был в машине, когда это произошло. Автомобиль казался ему вероломным изобретением. Мясорубкой на колесах. Нет, когда машина отдельно на дороге, а он отдельно на тротуаре, то все было замечательно. Но как только он садился внутрь этих железных монстров, Диму накрывала волна паники, и успокоить его могло только спиртное, и то, если он не будет видеть дороги.
Он мог вынести большую скорость только тогда, когда сидел не за рулем, а где-нибудь на заднем сиденье, накрывшись с головой одеялом. Находясь в машине даже там, как ему казалось, в безопасном месте, он не мог позволить себе расслабиться и даже испытывал некоторое неприятное возбуждение, будто вот-вот он услышит скрежет металла и его позвоночник разрубит одна из многочисленных железяк. Некоторые успокаивались, глядя, как за окном проносятся, сменяя друг друга, различные пейзажи. А он успокаивался только тогда, когда смотрел на цветастое покрывало над собой через дно стакана. И когда он выпивал, то и помыслить не мог, что с ним может случиться что-либо плохое. А если даже и случится, что с того?
