Стивен Кинг - Способный ученик
Дюссандер молчал. Он сжимал подлокотники кресла, подбородок у него так и прыгал. Тодда покоробило. Это уже ни в какие ворота. Упырь Патэна, того гляди, заплачет! Да это все равно как если бы обанкротилось "Шевроле" или "Макдональд" стал бы продавать икру и трюфеля вместо сандвичей.
- Отпечатки оказались двух видов, - продолжал Тодд. - Первые не имели ничего общего с образцами на листовке. Эти, я догадался, оставил почтальон. Остальные были ваши. Все совпало... и не по восьми, по четырнадцати позициям. - На губах Тодда заиграла ухмылочка. - Вот так я это провернул.
- Ну и стервец, - сказал Дюссандер, и глаза его угрожающе заблестели. Тодд почувствовал легкий озноб, как тогда в прихожей. Но Дюссандер уже откинулся в кресле.
- Кому ты об этом говорил?
- Никому.
- А дружкам? Своему Беглеру?
- Пеглеру? Нет, Лис - трепло. Никому я не говорил. Тут дело такое.
- Чего ты хочешь? Денег? Боюсь, что не по адресу. В Южной Америке кое-что было, правда, наркотики тут ни при чем... ничего такого романтического. Просто существует - существовал - тесный кружок... свои ребята... Бразилия - Парагвай - Санто-Доминго. Бывшие вояки. Я вошел в их кружок и сумел извлечь некоторую пользу из полезных ископаемых - медь, олово, бокситы... Но вскоре ветер переменился. Национализация, антиамериканские настроения. Может, я бы и дождался попутного ветра, но тут люди Визенталя напали на мой след. Одна неудача, мой мальчик, следует за другой по пятам, как в жаркий день кобели за сучкой. Дважды я был на волосок от гибели... я слышал, как эти Juden переговариваются за стеной. Они повесили Эйхмана, - он перешел на шепот, прикрывая ладонью рот, глаза округлились - такой вид бывает у ребенка, когда рассказчик доходит до развязки "страшной-престрашной истории", - старого безобидного человека. Далекого от политики. Все равно повесили.
Тодд покивал.
- В конце концов, когда я уже был не в силах спасаться бегством, пришлось прибегнуть к последнему средству. Другим, я знал, они помогли.
- Одесский квартал? - встрепенулся Тодд.
- Сицилийцы, - сухо уточнил Дюссандер, и оживление Тодда сразу улетучилось. - Все было сделано. Фальшивые документы, фальшивое прошлое. Ты пить не хочешь?
- Угу. У вас есть тоник?
- Тоника нет.
- А молоко?
- Сейчас. - Дюссандер прошаркал на кухню. Из ожившего бара полилось искусственное сияние. - Последние годы я живу на проценты с акций, - донесся голос из кухни. - Я купил их после войны... под чужой фамилией. Через банк штата Мэн, если тебе это интересно. Год спустя служащий банка, который приобрел для меня эти акции, сел в тюрьму за убийство жены... чего только в жизни не бывает, nein?
Открылась и закрылась дверца холодильника.
- Шакалы сицилийцы ничего не знали про акции, - продолжал он. - Сегодня этих сицилийцев где только нет, а в те времена выше Бостона они не забирались. Узнай они про акции, пиши пропало. Обобрали бы меня как липку и отправили в Штаты подыхать на пенсионное пособие и продуктовые карточки.
Он зашаркал обратно в комнату. В руках у него были зеленые пластмассовые стаканчики - вроде тех, какие дают в день пуска новой бензоколонки. Заправил бак - получай бесплатную газировку. Дюссандер передал Тодду один стакан.
- Пять лет я жил припеваючи на проценты с этих акций, но потом пришлось кое с чем расстаться, чтобы купить вот этот дом и скромный коттедж на побережье. Потом инфляция. Экономический спад. Я продал коттедж, затем пришел черед акций...
Тоска зеленая, подумал про себя Тодд. Не затем он здесь, чтобы выслушивать причитания из-за каких-то там потерянных акций. Тодд поднес стаканчик к губам, вдруг рука его замерла. На лице опять засияла улыбка - в ней сквозило восхищение собственной проницательностью. Он протянул стаканчик Дюссандеру.
- Отпейте сначала вы, - сказал он с ехидцей.
Дюссандер вытаращился на него, потом закатил глаза к потолку.
- Gott im Himmel! - Он взял стаканчик, сделал два глотка и вернул его Тодду. - Не задохнулся, как видишь. Не хватаюсь за горло. Никакой горечи во рту. Это молоко, мой мальчик. Мо-ло-ко.
На коробке нарисована улыбающаяся корова.
Тодд пристально понаблюдал за ним, затем пригубил содержимое. В самом деле, на вкус - молоко, но что-то у него пропала жажда. Он поставил стаканчик. Дюссандер пожал плечами и, отпив из своего стакана, с наслаждением зачмокал губами.
- Шнапс? - спросил Тодд.
- Виски. Выдержанное. Отличная штука. А главное, дешевая.
Тодд в тоске затеребил шов на джинсах.
- Н-да, - отреагировал Дюссандер, - словом, если ты рассчитывал сорвать хороший куш, объект ты выбрал самый неподходящий.
- Чего?
- Для шантажа, - пояснил Дюссандер. - Разве это слово не знакомо тебе по телесериалу "Мэнникс"? Вымогательство. Если я тебя правильно...
Тодд захохотал - громко, по-мальчишечьи. Он мотал головой, пытаясь что-то сказать, но лишь давился от хохота.
- Значит, неправильно, - выдохнул Дюссандер. Лицо его сделалось еще более землистым, а взгляд еще более затравленным, чем в начале их разговора.
Тодд, просмеявшись, произнес с неподдельной искренностью:
- Да я просто хочу услышать про это. Вот и все, ничего больше. Честное слово.
- Услышать про что? - эхом отозвался Дюссандер. Он был совершенно сбит с толку.
Тодд подался вперед, уперев локти в колени.
- Ну, ясное дело. Про зондеркоманды. И газовые камеры. И смертников, которые сами рыли себе могилы. Про... - Он облизнул губы. - Про допросы. И эксперименты над заключенными. Про всю эту чернуху.
Дюссандер разглядывал его с тупым любопытством, как мог бы ветеринар разглядывать кошку, только что родившую котят с двумя головами. И наконец тихо вымолвил:
- Ты чудовище.
Тодд хмыкнул.
- В книжках, которые я прочел, именно это говорилось про вас, мистер Дюссандер. Не я - вы посылали их в печь. Пропускная способность - две тысячи заключенных в день. После вашего приезда в Патэн - три тысячи. Три с половиной - перед тем как пришли русские и положили этому конец. Гиммлер назвал вас мастером своего дела и наградил медалью. Так кто из нас чудовище?
- Это все грязная ложь, придуманная Америкой! - Дюссандер резко поставил стаканчик, расплескав виски на стол и себе на руку. - По сравнению с вашими политиками доктор Геббельс - дитя, гукающее над книжкой с картинками. Рассуждают о морали, а тем временем по их указке обливают детей и женщин напалмом. Демонстрантов избивают дубинками средь бела дня. Солдатню, которая расстреливала ни в чем не повинных людей, награждает сам президент... А тех, кто потерпел поражение, судят как военных преступников за то, что они выполняли приказы. - Дюссандер изрядно отхлебнул, и тут же у него начался приступ кашля.
