Говард Лавкрафт - Иные боги и другие истории (сборник)
Более определенной и ясной была причина, по которой еще один образованный и почтенный человек избегал общества высокомерного отшельника. В 1746 году мистер Джон Меррит, пожилой английский джентльмен, имеющий склонность к литературе и науке, приехал из Ньюпорта в Провиденс, который к тому времени уже затмил былую славу Ньюпорта, и построил красивый загородный дом на Перешейке, в месте, которое сейчас стало центром лучшего жилого района. Он жил как английский аристократ, окружив себя комфортом и роскошью, первым в городе стал держать коляску с ливрейным лакеем на запятках и очень гордился своими телескопом, микроскопом и тщательно собранной библиотекой, состоящей из книг на английском и латинском языках. Услышав, что Карвен является владельцем лучшего собрания книг в городе, мистер Меррит сразу же нанес ему визит и был принят с гораздо большей сердечностью, чем кто-либо из прежних посетителей. Его восхитила огромная библиотека хозяина дома, где на широких полках рядом с греческими, латинскими и английскими классиками разместилось солидное собрание философских, математических и прочих научных трудов, в том числе сочинения Парацельса[10], Агриколы[11], Ван Хельмонта[12], Сильвиуса[13], Глаубера[14], Бойля[15], Бургаве[16], Бехера[17] и Шталя[18]. Это искреннее восхищение побудило Карвена предложить своему гостю посмотреть также ферму и лабораторию, куда он никого прежде не приглашал; и они тотчас же вместе отправились туда в коляске Меррита.
Мистер Меррит говорил впоследствии, что не видел на ферме ничего действительно ужасного, но утверждал, что сами названия сочинений, посвященных магии, алхимии и теологии, которые Карвен держал в комнате перед лабораторией, внушили ему непреодолимое отвращение. Возможно, этому немало способствовало и выражение лица хозяина фермы, когда он демонстрировал свои приобретения. Странное это собрание, наряду со множеством редкостей, которые мистер Меррит охотно поместил бы, по собственному его признанию, в свою библиотеку, включало труды почти всех каббалистов[19], демонологов и знатоков черной магии; оно было также настоящей сокровищницей знаний в подвергаемой здравомыслящими людьми сомнению области алхимии и астрологии. Мистер Меррит увидел здесь Гермеса Трисмегиста[20] в издании Менара, книгу «Turba Philosophorum»[21], «Книгу исследований» Аль-Джабера[22], «Ключ мудрости» Артефия[23], каббалистический «Зохар»[24], Альберта Великого[25] в издании Питера Джемми, «Великое и непревзойденное искусство» Раймунда Луллия[26] в издании Зетцнера, «Сокровищницу алхимии» Роджера Бэкона[27], «Ключ к алхимии» Фладда[28], сочинение Тритемия[29] «О философском камне». В изобилии были представлены средневековые еврейские и арабские мистики, и доктор Меррит побледнел, когда, сняв с полки том, носящий невинное название «Закон ислама», увидел, что в действительности это запрещенный и подвергнутый проклятию «Некрономикон» – книга безумного араба Абдула Альхазреда[30], о которой он слышал невероятные вещи несколько лет назад, когда вскрылась правда о чудовищных обрядах, совершавшихся в странном рыбацком городке Кингспорте, в колонии Массачусетс.
Но как ни странно, сильнее всего достойного джентльмена поразила одна мелочь, которая внушила ему неясное беспокойство. На большом полированном столе лежал сильно потрепанный экземпляр книги Бореллия, на полях и между строк которого было множество загадочных надписей, сделанных рукой Карвена. Книга была открыта почти на середине, и строчки одного параграфа были подчеркнуты жирными неровными линиями, что побудило посетителя прочесть это место в сочинении знаменитого мистика. Содержание ли подчеркнутых строк или особый нажим проведенных пером линий, почти прорвавших бумагу, – он не мог сказать, что именно внушило посетителю непонятный ужас. Он помнил этот отрывок до конца жизни, записал его по памяти в своем дневнике и однажды попытался процитировать своему близкому другу доктору Чекли, но не дошел до конца, увидев, как это потрясло добрейшего пастора. Отрывок гласил:
«Главные Соки и Соли (сиречь Зола) животных таким Способом приготовляемы и сохраняемы быть могут, что Муж Знающий в силах собрать в Доме своем весь Ноев Ковчег, вызвав к жизни из праха Форму любого Животного по Желанию своему; подобным же Способом из основных Солей, содержащихся в человеческом Прахе, Философ может, не прибегая к запретной Некромантии, воссоздать Форму любого Усопшего Предка, где бы его Тело погребено ни было».
Однако самые зловещие слухи ходили о Джозефе Карвене возле доков, расположенных вдоль южной части Таун-стрит. Моряки – суеверный народ, и просоленные морские волки, из которых состояли команды шлюпов, перевозивших ром, рабов и патоку, каперов[31] и больших бригов, принадлежащих Браунам, Кроуфордам и Тиллингестам, осеняли себя крестным знамением и скрещивали пальцы, когда видели, как худощавый и обманчиво молодой, желтоволосый Джозеф Карвен, слегка сгорбившись, заходил в принадлежавший ему склад на Дублон-стрит или разговаривал с капитанами и суперкарго[32] на длинном причале, у которого беспокойно покачивались принадлежавшие ему корабли. Даже служащие и капитаны, работавшие у Карвена, боялись и ненавидели его, а команды его судов были сбродом смешанных кровей с Мартиники[33] или Голландских Антил, из Гаваны или Порт-Ройала[34]. По правде говоря, именно то обстоятельство, что команды Карвена так часто менялись, было основной причиной суеверного страха, который моряки испытывали перед таинственным стариком. Обычно команда, получив разрешение сойти на берег, рассеивалась по городу, а некоторых моряков посылали с разными поручениями. Но когда люди вновь собирались на палубе, можно было биться об заклад, что одного-двух обязательно недосчитаются. Эти поручения большей частью касались фермы на Потаксет-роуд, и ни одного из моряков, отправленных туда, больше не видели. Все это знали, и со временем Карвену стало очень трудно подбирать свою разношерстную команду. Почти всегда, послушав разговоры в гавани Провиденса, несколько человек сразу же дезертировали; проблемы возникали и с пополнением экипажей на островах Вест-Индии.
К 1760 году Джозеф Карвен фактически стал изгоем; с ним никто не хотел знаться, ибо его подозревали в связи с дьяволом и во всевозможных злодеяниях, которые казались тем более жуткими, что ни один из горожан не мог сказать внятно, в чем они заключаются, или даже привести хоть одно доказательство того, что эти ужасы действительно имеют место. Может быть, последней каплей стало дело о пропавших в 1758 году солдатах: в марте и апреле этого года два королевских полка, направлявшиеся в Новую Францию[35], были расквартированы в городе и непонятным образом поредели в гораздо большей степени, чем бывает обычно в результате дезертирства. Ходили слухи, что Карвена часто видели беседующим с парнями в красных мундирах; и так как многие из них пропали без вести, снова вспомнили о странных исчезновениях моряков. Трудно сказать, что случилось бы, задержись полки в городе на более длительный срок.
Тем временем состояние Карвена все росло и росло. Он фактически монопольно торговал селитрой, черным перцем и корицей и с легкостью превзошел другие торговые дома, за исключением дома Браунов, в импорте медной утвари, индиго, хлопка, шерсти, соли, такелажа, железа, бумаги и различных английских товаров. Такие купцы, как Джеймс Шрин из Чипсайда, на лавке которого красовался слон, Расселлы, торговавшие напротив Большого моста под вывеской «Золотой орел», или Кларк и Найтингейл, владельцы харчевни «Рыба на сковородке», почти полностью зависели от него, ибо он владел большей частью их недвижимости; договоры же с местными винокурами, с коневодами и маслоделами из Наррагансета и со свечных дел мастерами из Ньюпорта превратили его в одного из наиболее крупных торговцев колонии.
Подвергнутый своеобразному остракизму, Карвен все же порой демонстрировал наличие у него чувства гражданского долга. Когда сгорело здание колониальной администрации, он щедро подписался на значительную сумму для устройства серии благотворительных лотерей, благодаря которым в 1761 году было построено новое кирпичное здание, по сей день красующееся на главной улице города. В том же году он помог перестроить Большой мост, разрушенный октябрьским ураганом. Он восстановил публичную библиотеку, сгоревшую при пожаре, и сделал огромное количество покупок на благотворительном базаре, на выручку от которого были вымощены булыжником грязная улица Маркет-Парад и изрезанная глубокими колеями Таун-стрит, да еще были устроены особые дорожки для пешеходов. К тому времени он уже выстроил себе не отличающийся особой оригинальностью, но внушительный новый дом, двери которого представляют собой шедевр резьбы по дереву. Когда в 1743 году приверженцы Уайтфилда[36] отделились от Церкви-на-Холме доктора Коттона и основали новую церковь во главе с деканом Сноу по ту сторону Большого моста, Карвен присоединился к ним, хотя так и не стал ревностным прихожанином. Однако впоследствии он снова начал проявлять набожность, очевидно желая рассеять павшую на него тень, ибо сознавал, что зловещие слухи могут сильно повредить его торговым делам.
