Таня Хафф - Цена крови
Ангел же, обратив речь к женщинам, сказал: не бойтесь, ибо я знаю, что вы ищете Иисуса распятого; Его нет здесь — Он воскрес, как сказал. Подойдите, посмотрите место, где лежал Господь, и пойдите скорее, скажите ученикам Его, что Он воскрес из мертвых и предваряет вас в Галилее; там Его увидите. Вот, я сказал вам. Этим заканчивается урок.
«Славься» зазвучало в полную силу, едва не приподнимая крышу церкви, и в это же самое мгновение вера в вечную жизнь, обещанную христианским Богом, могла бы сдвинуть сияющую стену между этим миром и силами тьмы.
Однако мгновение то было мимолетным.
* * *
— Назад. Посторонитесь, дайте пройти.
Двух мужчин в застегнутых за спиной наручниках вывели из-за полицейского ограждения на улицу. Любопытные соседи ринулись было вперед, но затем отхлынули, как живая волна, натолкнувшаяся на волнорез из синих мундиров. Ни один из братьев не заметил зевак. Роджер, от которого несло рвотой, все время отрыгивал, а из-под закрытых век Уильяма безостановочно текли слезы. Под дружное щелканье полудюжины фотокамер их без всяких церемоний запихнули в одну из патрульных машин.
Не обращая внимания на репортеров, выкрикивавших вопросы, двое констеблей забрались в машину и, включив икнувшую сирену, обогнули толпу, собравшуюся на соседней улице. Двое других полицейских примкнули к живой стене, блокировавшей вход во двор. «С газетчиками не разговаривать», — приказал им старший следователь тоном, не оставлявшим места для возражения.
Следующим на улице появилось тело на каталке, жутковато подпрыгивавшее, как живое, внутри пластикового мешка. Раздался дружный выдох, снова защелкали затворы фотоаппаратов, забубнил в микрофон телевизионный журналист, ведущий репортаж с места события. Запах антисептика от снаряжения санитаров оставил во влажном утреннем воздухе почти видимый след.
— Я видела ее перед тем, как копы засунули тело в мешок, — поведала какая-то женщина, явно соседка убитой, жадно внимающей аудитории. Она помолчала, наслаждаясь ощущением всеобщего внимания, и потуже подпоясала демисезонное пальтецо, накинутое поверх клетчатой фланелевой ночной рубашки. — Лицо разбито всмятку, а ноги разведены в стороны. — Женщина многозначительно качнула головой, добавив: — Сами понимаете, что это значит.
Слушатели закивали в ответ.
Когда фургон коронерской службы отъехал, полицейский кордон разомкнулся на отдельных мужчин и женщин, поспешивших убраться с дороги Майка Селуччи и его напарника, выходивших в этот момент со двора.
— Запишите показания всех, кто видел что-то или считает, что видел, — приказал Селуччи. В любое другое время его бы позабавила реакция толпы — половина людей приосанилась, а вторая половина потихонечку смылась, — но в это утро ему было не до смеха. Бессмысленность последнего убийства вызвала в нем такой холодный гнев, что он сомневался, сумеет ли когда-нибудь оттаять.
Репортеры, для которых история была реальнее истинного происшествия, рванули вперед, требуя от полиции хоть какого-то заявления. Оба следователя отдела убийств молча протискивались между ними, пока не добрались до своей машины; репортеры, подчиняясь остаткам инстинкта самосохранения, не решились преградить им путь.
Когда Селуччи открыл дверцу машины, Дэйв наклонился к нему и пробормотал:
— Мы должны хоть что-то сказать, Майк, иначе они напишут невесть что. — Селуччи ответил напарнику хмурым взглядом, но Дэйв не отступал от своего: — Я сам это сделаю, если ты не хочешь.
— Нет, уж лучше я скажу. — Он злобно взглянул на стаю шакалов. — Эта женщина, Аника Хендл, мертва из-за тех глупых историй о вампирах, что вы настрочили в своих газетенках. Вы в ее смерти виновны не меньше тех двоих кретинов, которых мы увезли. Вот вам новая история. Надеюсь, она пришлась вам по вкусу.
От ошеломленной группы отделился, держа наготове микрофон, один-единственный репортер, но Дэйв Грэм покачал головой.
— Я бы не стал, — тихо посоветовал он.
Так и не опустив микрофон, репортер замер, и вся братия молча наблюдала, как оба следователя уезжают. Неестественная тишина продолжалась, пока машина не свернула в конце улицы, а затем раздавшийся за спинами голос вернул их всех к действию.
— Я видела бедняжку перед тем, как копы засунули тело в мешок.
* * *
— Ты все еще водишься со своей подружкой из таблоида?
— Селуччи? — Вики откинулась в кресле, опустив телефонный аппарат на колени. — Что ты такое несешь?
— Я о той женщине, Феллоуз, что пишет для какой-то желтой газетенки. Ты с ней встречаешься?
Вики нахмурилась.
— Нельзя сказать, что я с ней встречаюсь...
— Ради Бога, Вики, сейчас не время для игры в слова! Я ведь не спрашиваю, спите ли вы вместе. Так ты еще водишь с ней дружбу?
— Да. — Вики действительно собиралась позвонить ей и узнать, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы развеять страхи Генри о толпах простолюдинов, вооруженных кольями и чесноком. По какому странному совпадению Селуччи вдруг вспомнил об Энн Феллоуз в тот же самый день? Эти двое встречались только один раз и не нашли общего языка, весь вечер ходя кругами, как два настороженных пса, готовых при первой возможности вцепиться друг другу в глотку. — А что?
— Возьми ручку, бумагу и запиши то, что ты должна ей передать.
Его тон заставил Вики лихорадочно порыться в боковом кармане кресла, и к тому времени, как Майк начал диктовать, она уже вынула шариковую ручку и телефонный блокнот, испещренный кофейными кляксами. Когда Селуччи закончил, она тихо выругалась.
— Думаю, твое начальство не осведомлено о том, что ты разглашаешь эти сведения? — В трубке послышался усталый вздох, и Вики поспешила продолжить, не давая ему возможности ответить: — Ладно, забудь. Идиотский вопрос.
— Я не хочу, чтобы такое повторилось, Вики. Газеты раздули этот пожар, пусть теперь сами его и погасят.
Вики взглянула на записанные ею на трех листах подробности жизни и смерти Аники Хендл, и поняла причину гнева и подавленности Майка. По ее спине пробежал холодок.
— Сделаю, что смогу.
— Остается надеяться, что этого будет достаточно.
По тону Селуччи она поняла, что тот собирается повесить трубку, и отчаянно завопила: «Майк!» Секунды, которые ей пришлось ждать, прежде чем в трубке снова послышался его голос, показались ей невероятно длинными.
— Что? — прозвучал грозный рык.
— Сегодня вечером я буду дома.
Вики слышала, как он дышит, — значит, все еще был на линии.
— Принял к сведению, — наконец буркнул Селуччи, и щелчок, когда он повесил трубку, показался ей почти нежным.
