Шарлотта Джей - Кости мертвецов
— Вы не понимаете, — сказал он. — Вы здесь совсем недавно, вы прожили здесь недостаточно долго, чтобы понимать такие вещи. Мы ничего не знаем о папуасах, они не выносят, когда их изучают, поэтому, чтобы их понять, нужно обладать особым чутьем. Вот уже почти сто лет белые люди пытаются жить в тропиках, и выживают только те, кто повинуется их законам и поклоняется их богам.
Казалось, он и не заметил этого получасового молчания и говорил так, будто продолжал прерванную беседу.
— Разве не логично, — говорил он, — что в этой полосе, опоясывающей земной шар, нужно выработать особые способы защиты, чтобы выжить? — Он перешел почти на шепот и все время поглядывал на деревья, растущие вдоль тропы. — В каждой тропической стране существуют местные народы, которые сумели выжить в этих условиях и создали собственную культуру. И неизменно, неизменно каждый сохранившийся народ обладает навыками колдовства, магии, ворожбы и знает тысячи способов укрощения сил зла. Они признают зло. Они признают его и выживают. А мы гибнем. Мы, белые, цивилизованные, как вы это называете, люди, потому что мы не приемлем того, чему не можем найти научного объяснения. Мы думаем, что это детские страхи; мы не хотим снизойти до них и признать свою беспомощность.
— Могут быть и другие причины, — сказала Стелла.
— Какие причины? — В голосе его снова звучало раздражение. Казалось, он не признавал ничего, кроме собственной теории. — Почему же тогда, прожив год или около того в любой тропической стране, белые люди приходят к разладу с собой? Почему их личность начинает разлагаться? Почему их работа не приносит ожидаемых плодов? Почему они сводят счеты с жизнью, сходят с ума, спиваются, болеют?
Он замолчал, а когда снова заговорил, голос его звучал громче и более страстно.
— Потому что они отказываются понять, что это явление, которое они, считая себя просвещенной расой, насмешливо отвергают, существует на самом деле. О господи! Как глупо! Они думают, джунгли — это английский лесок. Они ни разу не проводили ночь в джунглях, как я, одни. Они не хотят жить — из чувства проклятого богом превосходства, — как живут туземцы, нашедшие единственный путь к выживанию, — повинуясь инстинкту, изобретая различные хитрости, сознавая собственную незначительность!
Стелла молчала, и он пустился в рассуждения об инстинктах, об ощущениях, об интеллекте, который идет по ложному следу; о цивилизованном мире, утратившем внутреннее чутье. То и дело он останавливался и смотрел через плечо, и шедшие за ними туземцы тоже останавливались.
К полудню они добрались до деревни и решили расположиться там на ночь. Теперь до Эолы оставался всего день пути.
Вечером, пока носильщики готовили ужин, Стелла пыталась завязать разговор с Хитоло, но чувствовала, что он не хотел откровенничать с ней. Заняв оборонительную позицию, он держался настороженно.
— Носильщики завтра пойдут с нами? — спросила она. Но он только загадочно тряхнул головой, избегая ее взгляда. — Если не пойдут, мы оставим все здесь и возьмем только подарки и немного еды для жителей Эолы.
— У нас нет подарков, — равнодушно ответил он.
— Почему?
— В прошлый раз люди Эолы вернули все подарки.
— Не может быть. Мистер Вашингтон сказал, что у них было с собой много подарков. Перламутровые раковины и каури. И мистер Ситон это подтвердил.
Хитоло кивнул.
— Много подарков. Мистер Вашингтон, мистер Уорвик и мой брат принесли их назад. В Эоле плохие люди. — Он смотрел в сторону. — Плохие люди, — повторил он.
— Что о них говорят здесь? — спросила Стелла, махнув рукой в сторону деревни.
— Плохие люди, — уклончиво ответил он. Он говорил очень кратко, как будто тишина джунглей заставляла его ощутить бесполезность слов.
— Но они хотя бы видели их?
Он быстро огляделся по сторонам.
— Вада, — сказал он.
— Но ведь они поддерживают хоть какую-то связь с ними, — не сдавалась Стелла. — Эола всего в двадцати пяти — тридцати километрах отсюда.
— Вада убили много людей.
Разговор не клеился. Как бы хорошо Хитоло ни знал язык и обычаи белых людей, сейчас это знание притупилось. В нем заговорил страх предков. Стелла хотела бы знать, простил ли он смерть брата или же это страх лишил его памяти. Раньше он держался подчеркнуто обособленно от остальных папуасов — он работал в администрации, считал себя скорее белым, чем туземцем, — но теперь он не отходил от них. Когда он, оставив ее, направился к носильщикам, возившимся с костром, она почувствовала что-то вроде облегчения.
Но их провожатые, вопреки ее ожиданиям, не остались в деревне. Она проснулась рано, около четырех утра, и несколько минут лежала, глядя на серый свет, просачивающийся сквозь москитную сетку.
— Вы не спите? — спросила Стелла.
— Нет, — откликнулся Вашингтон. Услышав нотки облегчения в его голосе, Стелла поняла, что он лежал без сна уже несколько часов.
Сегодня решающий день, подумала Стелла.
— Нужно выйти как можно раньше. Вы не разбудите ребят?
Он ничего не ответил, но поднялся и вышел из хижины. По установившейся между ними молчаливой договоренности теперь решения принимала она. Через минуту он вернулся. Стелла уже встала и убирала постель.
— Они идут?
— Да. — По его тону невозможно было понять, что он думает на этот счет.
Они позавтракали и на рассвете выступили в путь. Накануне они шли по открытой местности, но теперь снова оказались в джунглях. Узкая тропа просматривалась всего на несколько метров. Хотя уже рассвело, в лесу царил полумрак.
Вашингтон пытался заставить туземцев возглавить шествие.
— Они могут сбежать, — объяснил он. Но туземцы отказались, и группу возглавили он и Стелла, шагая бок о бок по узкой тропе. Стелла чувствовала, что он, поминутно прикасаясь к ее руке, плечу, колену, искал защиты от одиночества. Несколько раз она замечала, как его пальцы невольно тянулись к ее руке. Но он, заглушая в себе неуверенность и страх, вовремя спохватывался и отдергивал руку.
Носильщики не отставали от них ни на шаг. Теперь они не переговаривались и двигались так тихо, что приходилось оборачиваться, чтобы убедиться, что они еще здесь. Время от времени Вашингтон останавливался и смотрел через плечо. Его неусыпный надзор придавал носильщикам храбрости, и, как лошади передается страх седока, им передалась его тревога.
Они заговорили только однажды, когда в джунглях впереди раздался кудахчущий крик. Все как один остановились; даже Стелла застыла на месте.
— Это всего лишь птица, — пробормотала она.
