Владимир Кузнецов - Темные (сборник)
– Попробуешь кусочек?
Женщина уронила один из ножей в сковороду, выплеснувшийся жир обжег запястье. Она отступила, часто-часто моргая, и затрясла головой так, что коротко обрезанные волосы стали бить по щекам.
– Да?.. Ну и ладно. – Сир со смехом бросил недожарку обратно, развернулся и направился к выходу.
Потом вдруг остановился у самого порога и, махнув головой в сторону Вильмы, сказал поварятам:
– Интересно, эта женщина смогла бы так же вкусно приготовить собственного ребенка?
И, не дожидаясь ответа, ушел.
На поведении поварихи эта встреча никак не сказалась. Она все так же добросовестно выполняла свою работу и готовила не менее хорошо. Ее отношение к Повелителю не изменилось. Как-то, уже отправляясь на ночлег в спальню прислуги, Вильма услышала тихий разговор двух работников-мужчин. Они говорили об одной из жен Сира:
– …А потом оттуда вышла Беатриция, ну та, с желтыми волосами. Вся растрепанная, лицо серенькое, вид такой, что хоть сразу в гроб или там на виселицу… Видать, откушать велели забавник-то наш… проклятый.
– Ирод, сущий Ирод, иначе и не назовешь.
Лицо у Вильмы стало горячим, как ее сковорода. Она подошла к шептунам и, яростно полыхая темными глазами, быстро и зло проговорила:
– Молчали бы уж! Не вашего ума дело штуки такие обсуждать! Оно, может быть, удел у них таков! Может быть, и сами не рады, што судьба их такая – грешить. Они, слышно, зато три монастыря построили в самой Моравии, штобы грехи свои эти замолить-то! А будете дальше шептаться, так Богом клянусь – расскажу им! Вот как есть – пойду и скажу!
Слуги, впрочем, и так недослушали – разбежались. А больше Вильме никогда ничего такого слышать не приходилось.
Жизнь шла своим чередом, без веселья, да и без бед. Не было в ней ни событий никаких особенных, ни желаний потаенных. Иногда только снились Вильме по ночам ее деточки – как они растут, хорошеют, крепнут, как отцу своему – ее мужу то бишь – по хозяйству помогают. Снились сны, а поутру забывались. Снова окружала ее кухня, поварята, ножи и половники, котелки и кастрюли, овощи и приправы со специями.
Когда в замке появился старик-лекарь, она его не сразу и заметила. Перемещался он по комнатам и коридорам тихо, быстро – пробежится по углам, попрыскает, посыплет там чего-то – и нет его. Бородка седая, козлиная, сам маленький, хрупкий – как такого заметишь? Их единственный разговор Вильма запомнила по двум причинам: во-первых, в тот день у нее из женских мест текла кровь и болел низ живота, а во-вторых, потому что старик подозвал ее к себе, ткнул костлявым пальцем на мокрый пол возле мешков с сухарями и строго сказал:
– Ты, дорогая, следи, чтобы эти жидкости не попали ни в коем случае в пищу.
– Што ж мы – на полу готовим, што ли?
– Мало ли чего… Это специальная жидкость – против крыс. Человек если попробует – плохо будет. Запомни!
Стараниями лекаря крыс в замке вскоре действительно стало меньше. Время от времени кто-нибудь из слуг находил очередную дохлую тварь, нескольких подобрали прямо на кухне поварята. Мерзкие хвостатые тельца либо тут же выбрасывались в выгребные ямы во дворе, либо сжигались в печке.
Один раз лекаря пригласили в покои Сира. Старик не без труда поднялся по винтовой каменной лестнице на верхний этаж Главной башни. По пути, в одной из нижних комнат, ему послышался детский плач. Обитая железом дверь была закрыта, а рядом шагал стражник – посланец Моргрива. Скрепя сердце (в который уж раз!), лекарь прошел мимо.
Наверху черный кнехт молча пропустил старика внутрь комнаты. Взору ученого открылась большая кровать и массивный стол, за которым сидел его ученик – худощавый молодой человек со щеками, покрытыми мелкими язвами. Звали его Грын, и раньше он помогал во дворе конюху, а теперь, пройдя уроки грамоты, стал личным писарем Сира Моргрива. Сам хозяин и властелин замка стоял у стены сзади, куда не достигал свет свечей со стола, могучей тенью нависая над своим прислужником.
– Вы звали меня, Сир?.. – Лекарь немного задыхался после подъема по лестнице.
– Да. Я хотел тебя похвалить, ученый. Крысы дохнут.
– За пять тысяч… Это немногое, что я мог сделать.
– Ты приносишь пользу – разве этого мало? Юнец неплохо пишет. Быстро и молча. Тоже твоя заслуга. Недавно мне написали, что мой любимый Звездосчет умер.
– Прискорбно. Успел ли он завершить свой труд?
– Не знаю. Звезд на небе, наверно, больше десяти тысяч. Чтобы все их сосчитать, нужна, быть может, не одна жизнь. Зато конец своей жизни Звез-досчет прожил в достатке.
Лекарь промолчал. Писарь за столом сидел без движения, в свете свечей его глаза были подобны темным дырам.
– Знаешь, Звездосчет умер не своей смертью. Из Сорбонны пишут, что его убил ученик. Тот, кто оскорбил гостеприимство моего дома своими похотливыми речами и взглядами, кого мы вышвырнули с этой земли.
– Тот, которого несколько месяцев держали в камере?
– Да. Видит Бог, в этом мире очень много злодеев. Жаль, что их нельзя травить так, как ты это делаешь с крысами…
Лекарю показалось, что писарь вздрогнул.
– …Или лучше бы отцы их пожирали сынов своих еще в детстве. Хочу спросить тебя, ученый.
– Да, мой Сир.
– Утром я увидел, как одна из моих охотничьих собак ела крысу. Она теперь умрет?
– Не должна, Сир. Если умрет, то не от этого… Этот яд не полностью растворяется в теле, но в любом случае его в мертвой крысе слишком мало, чтобы умерло такое крупное и сильное животное, как собака.
– Или человек?
– Тем более человек. Самое большее – можно ненадолго заболеть.
– Отлично. Должен сказать, что твой ученик меня сегодня расстроил. Стражники видели, как он заговаривал с одной из моих женщин. Идет по стопам своего предшественника… Но мы же слишком гуманны, чтобы убивать за столь мелкий проступок?
С этими словами Сир Моргрив вышел из тени и приблизился к столу. Одну руку в кожаной перчатке он опустил на плечо писарю, а в другой старик увидел мертвую крысу. Сир держал ее за толстый голый хвост и, по своему обыкновению, улыбался.
– Думаю, тебе надо меньше разговаривать и больше кушать, – сказал он писарю.
Мальчишку затрясло. Неделю спустя Сир Моргрив умер. Лекарь узнал об этом самым, возможно, неприятным образом. Он находился в небольшой выделенной специально для него комнатке в Северной башне и как раз пересчитывал свои накопления за три с лишним месяца работы в замке Мор-грив, когда с грохотом распахнулась дубовая дверь, и внутрь прошло несколько черных кнехтов из личной охраны Сира. Гулким голосом старший из них приказал: «Взять его». Старика сбили со стула, железные рукавицы сжали локти, с шумом и грохотом его протащили по лестнице и через двор, где, он слышал, плакали женщины и кто-то громко ругался, прямо в Розовую залу Главной башни.
