Таня Хафф - Дым и тени
То была другая ночь, вопросы, заданные другим волшебником. Сходство в конечном счете оказалось неважным.
— Я не убиваю невинных.
— Поступай как знаешь, обитатель ночи, — пожала плечами женщина. — Но это единственный способ.
Другой волшебник тоже называл его обитателем ночи, используя эти слова, как и Арра, в качестве определения.
Фицрой повернул на парковку телекомпании.
— Зови меня Генри.
— Неважно, как я тебя зову, я знаю, что ты… А вот и Маус.
— Что?
Она кивнула в сторону красного «мустанга», и Генри въехал на парковочное место рядом с ним.
— Это машина кинооператора Мауса Гилберта. Он большой и сильный. Если этот человек стал заложником тени, то у тебя может возникнуть небольшая проблема.
Генри остановил машину, перевел рычаг коробки передач в нейтральное положение и выключил двигатель.
— Нет. Проблем не будет.
Он очутился у задней дверцы прежде, чем затих звук выключенного двигателя. Арра вздрогнула, когда его лицо появилось возле ее окна — бледный разъяренный овал в ночи.
Она опустила стекло.
— Там заперто. Ты знаешь код? — спросил Фицрой.
— Почему я должна его знать? Я никогда не вхожу через павильон звукозаписи. У меня есть ключ от передней двери… Да, правильно.
Замок на передней двери подавался туго. Генри потратил впустую целое мгновение, а потом повернул ключ с такой силой, что наполовину выкрутил его из скважины, к счастью, после того, как штифты повернулись.
Он скользнул внутрь, оставив загубленный ключ на месте.
В маленьких офисах слева и справа от него находились люди. Двое справа, трое слева. Пять сердец бились в быстром ритме. Он заметил их, но не обратил на это никакого внимания. Вампир продолжал двигаться, углубляясь в здание.
Двери на дальней стене имели вывески. Черные буквы на белой офисной бумаге создавали такой яркий контраст, что, несмотря на темноту, даже глаза смертных смогли бы их прочесть.
«Гардеробная». «Монтажная». «Спецэффекты». «Не открывать эту дверь».
Генри пренебрег последним предупреждением, и ему пришлось пробираться через вешалки с одеждой. Он не слышал Тони, хотя и должен был бы, если сердце парня все еще билось. Если же нет, то за смертью Фостера почти наверняка последует еще одна.
Ему было довольно легко отследить запах еще до одной двери с надписью: «Не входить, когда горит красный свет».
Павильон звукозаписи, защищенный от посторонних шумов.
Когда Генри распахнул дверь, грохот сердца перепуганного Тони заполнил все вокруг. Фицрой зарычал и побежал на звук, безошибочно следуя через лабиринт кабелей, оборудования и стен декораций.
Здесь горел свет, но вампир в нем не нуждался. Ужас парня служил ему и стимулом, и проводником.
Генри нашел юношу на полу под воротами. Тот полусидел. Огромный человек держал его, прислонив к себе, — этакая пародия на привязанность. Тони колотил пятками по полу, скреб пальцами по мясистым рукам, обхватившим его грудь.
Через два бегущих шага Фицрой увидел на глазах Фостера повязку из тени.
Еще два шага.
Тень исчезла.
Три шага.
Тони перестал бороться. Его сердце замедлило ритм почти до нормального.
Большой человек, которого звали Маус, выпустил его.
Юноша склонил голову к плечу и сел, скрестив ноги, на бетоне, потом поднял глаза и встретился взглядом с Генри.
— Я вижу тебя, обитатель ночи.
Вампир с рыком остановился в нескольких дюймах от скрещенных ног парня.
— Просто чтобы ты знал — я не позволю тебе помешать, — добавила тварь, которая не являлась Тони, в то время как Маус медленно поднялся.
В свои времена Фицрой не был высоким. В этом столетии оказался низкорослым. Маус, вернее, та тварь, что овладела им, возвышалась над вампиром как башня.
— У тебя нет сил, чтобы противостоять нам, обитатель ночи.
Генри взглянул вниз, на Тони, потом снова поднял глаза на Мауса, улыбнулся и замахнулся, не особенно заботясь, что может сломать тому кость. Судя по виду, кинооператор побывал в сотнях драк.
Эта закончилась прежде, чем у него появился шанс к ней присоединиться. Его голова откинулась назад, глаза закатились так, что стали ясно видны белки. Здоровяк рухнул на пол.
Его тень ударилась о бетон вместе с ним. Никакой метафизической тени не появилось. Похоже, у человека, потерявшего сознание, тень бездействовала. Это определенно следовало запомнить.
— Он будет очень зол, когда очнется, — почти весело заявила проникшая в Тони тварь, поднимаясь. — Только подумай о том, чтобы вот так же врезать мне. Прежде чем уйти, я поджарю мозги этого парня.
Генри заставил себя опустить кулак и прорычал:
— Убирайся из него!
— Без проблем. Как только ворота откроются, я уйду. Я знаю то, что он, а он — то, что хочет знать мой босс.
— Он ничего не знает.
— Я бы в это поверил, еще как. Вот только я нахожусь внутри его головы, а тебя там нет, чувак.
— Чувак?..
— Хей, это тоже сидит в его голове.
«Может, и так, но Тони никогда не называл меня этим словом. Тень маскируется под хозяина, но не вполне удачно. Это тоже надо запомнить».
— Тут есть и инфа о том, что уничтожило предыдущего миньона, — продолжала тварь. — Не так много о технике этого мира, как хотелось бы боссу. Зато ему известно кое-что другое, что вполне возместит упущенное. Этот парень знает, где прячется та надоедливая волшебница. — Последовало выразительное постукивание по виску. — Кто бы мог подумать, что она окажется настолько тупой, чтобы остаться так близко от ворот? — Тварь возвела глаза Тони к полотку. — Волшебники, а? Слишком глупые, чтобы продолжать удирать, чересчур перепуганные, чтобы спасать мир. Босс будет в восторге, что нашел ее через столько времени. Ты ведь знаешь, как раздражают незаконченные дела.
Генри слушал вполуха, двигаясь по кругу, выискивая благоприятную возможность. Он видел ее, но сомневался, что все выйдет как надо.
Тело Тони крутанулось на пятке и повернулось вслед за ним.
— У меня из-за тебя кружится голова. Меня сейчас вырвет хаманташем. — Тварь посмотрела на часы парня. — Десять часов две минуты. Чуть больше часа. Чем собираемся заняться, Генри? Ты голоден?
Знакомые пальцы оттянули ворот футболки от горла Тони. Стали видны синяки вдоль ключицы.
Вид крови, собравшейся под кожей юноши, осознание того, что надо было сделать, чтобы оставить на его теле такие метки, толкнуло вампира к самому краю. Он перестал ходить по кругу. Его губы оттянулись, обнажив клыки. Он позволил голоду подняться.
«Падальщики не получат того, что принадлежит мне, пока я с этим не покончу».
