Клайв Баркер - Имаджика: Пятый Доминион
Миляга как раз заметил церковь, которая была последним ориентиром Эстабрука, когда на улице впереди ночь внезапно сменилась днем. Ехавшая перед ним машина резко вильнула в сторону, и он сумел избежать столкновения, только выехав на тротуар и с визгом затормозив в нескольких дюймах от церковной стены.
Он вышел из машины и двинулся к месту пожара пешком. Завернув за угол, он попал в облако дыма, рваные клочья которого лишь урывками позволяли ему увидеть место, бывшее целью его путешествия. Он увидел забор из ржавого железа и стоявшие за ним фургоны, большинство из которых уже было охвачено огнем. Даже если бы у него не было описания Эстабрука, сам факт уничтожения дома Пай-о-па и так указал бы на него Миляге. Смерть опередила его, словно его собственная тень, отброшенная ему под ноги пламенем за его спиной, которое было даже ярче того, что полыхало впереди. Его воспоминание о другом катаклизме, который остался позади, с самого начала вплелось в его отношения с убийцей. Проблеск его был заметен в их первом разговоре на Пятой авеню, оно зажгло в нем яростное желание вступить в битву с холстом, но ярче всего оно вспыхнуло в его сне, в придуманной (или всплывшей в памяти) комнате, где он молил Пай-о-па о забвении. Что пришлось пережить им вместе? Что показалось ему таким ужасным, что он предпочел забыть всю свою жизнь, лишь бы не помнить об этом? Но что бы это ни было, эхо этого события ощущалось в новой катастрофе, и он стал молить Бога о том, чтобы память вернулась к нему, и он узнал, что за преступление, совершенное им в прошлом, навлекло на невинных людей такое жестокое наказание.
Табор превратился в ад: ветер раздувал пламя, а оно в свою очередь порождало новый ветер. Человеческая плоть была игрушкой в лапах огненного смерча. Моча и слюна были его единственным — и бесполезным! — оружием против пожарища, но, несмотря ни на что, он бежал вперед, со слезящимися от дыма глазами. Он сам не знал, на какое чудо надеялся. Только в одном он был уверен: Пай-о-па где-то здесь, в этом бушующем огне, и потерять его будет равносильно потере себя самого.
Ему встретилось несколько уцелевших, но их было очень мало. Он пробежал мимо них по направлению к дыре в заборе, сквозь которую они выбрались. Он двигался то прямо, то зигзагами, попадая в принесенное ветром облако удушающего дыма. Он сдернул свою кожаную куртку и обмотал ее вокруг головы в качестве защиты от жара. Потом он нырнул в дыру в заборе. Перед ним было сплошное пламя, и двигаться вперед было невозможно. Он попробовал побежать влево и нашел проход между двумя пылающими фургонами. Увертываясь от огня и ощущая запах горелого мяса, он добежал до центра лагеря, где было не так много горючего материала и пожару было нечем поживиться. Но вокруг стояла сплошная огненная стена.
Только три фургона до сих пор не загорелись, но вскоре истер неминуемо должен был отнести пламя в их направлении. Он не знал, сколько обитателей успело спастись до того, как огонь разгорелся, но было ясно, что больше уцелевших не будет. Жар стал уже почти невыносимым и охватывал со всех сторон. Мысли плавились, утрачивая связность. Но он цеплялся за образ существа, за которым он пришел сюда, и дал сёбе слово не покидать погребального костра до тех пор, пока он не потрогает его лицо своими руками или не будет знать наверняка, что оно превратилось в пепел.
Из дыма появилась исступленно лающая собака. Когда она пробегала мимо него, новый взрыв огня заставил ее в панике повернуть обратно. Не имея особого выбора, он побежал за ней сквозь хаос, выкрикивая на ходу имя Пая, хотя каждый новый вдох был горячее предыдущего, и после нескольких таких криков имя превратилось в хрип. Он потерял собаку в клубах дыма, а вместе с ней исчезла и последняя ориентировка в пространстве. Даже если бы путь был открыт, он все равно не знал, куда бежать. Мир превратился в один огромный пожар.
Где-то впереди он снова услышал лай и, подумав, что, может быть, единственным живым существом, которое он вызволит из этого ужаса, будет эта собака, он побежал к ней. Слезы лились из его изъеденных дымом глаз; он не мог сфокусировать взгляд на земле, по которой ступал. Лай прекратился, лишив его ориентира. Ему оставалось только двигаться вперед в надежде на то, что наступившее молчание не означает, что собака погибла. Но она не погибла. Он различил впереди ее сжавшийся от ужаса силуэт.
Едва он успел набрать воздуха в легкие, чтобы позвать ее, как за ней он увидел фигуру, вышедшую из клубов дыма. Огонь не пощадил Пай-о-па, но по крайней мере он был жив. Глаза его слезились, как и у Миляги. Его рот и шея были окровавлены, а в руках он держал сверток. Это был ребенок.
— Там есть еще кто-нибудь? — завопил Миляга.
Вместо ответа Пай оглянулся через плечо на груду пылающего мусора, который когда-то был фургоном. Не тратя времени на еще один испепеляющий легкие вдох, который позволил бы ему произнести несколько слов, Миляга ринулся к этому костру, но был перехвачен Паем, который вручил ему ребенка.
— Возьми ее, — сказал он.
Миляга отбросил куртку в сторону и взял ребенка на руки.
— А теперь беги отсюда! — сказал Пай. — Я за тобой.
Он не стал ждать выполнения своего приказания и ринулся к пылающим обломкам.
Миляга посмотрел на врученного ему ребенка. Тельце было окровавлено и почернело. Судя по всему, она была мертва. Но может быть, если он поспешит, искусственное дыхание вдохнет в нее жизнь? Как быстрее всего добраться до безопасного места? Тот путь, по которому он прибежал сюда, был теперь заблокирован, а пространство впереди было завалено пылающими обломками. Решая, куда бежать, он взял левее, откуда раздался чей-то более чем неуместный сейчас свист. Но во всяком случае это было доказательство, что там можно дышать.
Собака последовала за ним, но остановилась через несколько шагов. Потом, несмотря на то что с каждым шагом воздух становился прохладнее и впереди, между языков пламени, виднелся проход, она попятилась. Проход действительно виднелся, но он не был свободен. Чья-то фигура шагнула навстречу Миляге из-за стены огня. Именно это существо и издавало свист, несмотря на то что волосы его пылали, а протянутые вперед руки превратились в дымящиеся головешки. Продолжая идти, существо обернулось и посмотрело на Милягу.
Мелодия, которую оно насвистывало, была сущим надругательством над законами гармонии, но в сравнении с внешним видом существа могла показаться божественной. Его глаза были словно зеркала, отражавшие огонь: они пылали и дымились. Миляга понял, что это и был поджигатель или один из них. Потому-то он и свистел, охваченный огнем. Это был его рай. Не притронувшись своими обуглившимися руками ни к Миляге, ни к ребенку, поджигатель продолжил свой путь навстречу огню, оставляя дорогу открытой. Прохладный воздух подействовал на Милягу опьяняюще. У него закружилась голова и стали подкашиваться ноги. Он крепко держал ребенка, думая только о том, как бы донести его до улицы, в чем ему оказали помощь двое пожарных в масках, увидевшие его приближение и вышедшие к нему навстречу. Один забрал у него ребенка, а другой поддержал его, когда ноги совсем отказали.
