Энн Райс - Витторио-вампир
Я проснулся в теплой ванне. Была ли то проклятая крестильная купель? Нет. Я увидел фреску, на которой в тумане вырисовывались фигуры святых, и тут же мгновенно различил более отчетливые фигуры настоящих, живых монахов, окружавших меня, стоявших на коленях на голом каменном полу. Длинные рукава их одеяний были закатаны, и они купали меня в теплой ароматной воде.
– Ах, этот Франческо Сфорца…– они разговаривали между собой на латыни. – Подумать только! Напасть на Милан и завладеть герцогством! Словно у Козимо нет других забот и без этого Сфорца, натворившего столько неприятностей!
– Так он добился своего? Он взял Милан? – спросил я.
– Что ты сказал? Да, сынок, это правда Он нарушил мирный договор. И вся твоя семья, вся твоя несчастная семья погибла от рук этих морских разбойников. Только не думай, что им удастся избегнуть наказания, хоть они и неистовствуют теперь по всей стране, эти проклятые венецианцы…
– Нет, вы не должны… следует сказать Козимо. То, что случилось с моим семейством, никак не связано с войной. Не человеческие существа сотворили это преступление…
– Успокойся, дитя.
Целомудренными руками они отерли влагу с моих плеч. Я сидел, безучастно прислонившись к теплой металлической спинке ванны.
– …Ди Раниари, всегда преданный, – проговорил один из них, обращаясь ко мне. – А твой брат, ведь он собирался обучаться у нас, твой милый брат, Маттео…
Я испустил жуткий крик. Мягкая рука накрыла мои губы.
– Сам Сфорца накажет их за это. Он опустошит всю их страну.
Я рыдал непрерывно. Никто не хотел понять меня. Они даже не вслушивались в мои слова.
Монахи поставили меня на ноги. Меня одели в длинную удобную рубаху из мягкого полотна, словно готовили к смертной казни, но час такой опасности миновал.
– Я вовсе не сумасшедший, – отчетливо произнес я.
– Нет, нет, ты просто убит горем.
– Так вы понимаете меня?!
– Ты утомился.
– Вот мягкая постель, ее специально устроили для тебя, успокойся, перестань бредить.
– Дьяволы сотворили все это, – прошептал я. – Это были не солдаты.
– Я понимаю, сын мой, я знаю. Война ужасна Война – это затея дьявола,
– Нет, ведь это вовсе не было войной. Вы выслушаете меня в конце концов?
Успокойся, это Рамиэлъ прислушивается к тебе; разве не говорил я тебе, что надо уснуть? Станешь ли ты слушаться? Мы читаем твои мысли так же отчетливо, как и твои слова!
Я лежал в постели, прижавшись к ней грудью. Монахи расчесывали и высушивали мои волосы – они теперь отросли и стали очень длинными! Неухоженные волосы сельского князя. Но купанье доставило мне ощущение огромного удовольствия и благопристойной чистоты.
– Те свечи. Почему горят те свечи? – спросил я. – Разве солнце уже зашло?
– Да, – скал монах, сидевший возле моей постели, – ты спал.
– А можно попросить еще свечей?
– Конечно, я принесу тебе.
Я лежал в темноте. Моргал и старался вымолвить слова молитвы Богородице.
Вдруг в дверях появился яркий свет, сияли шесть-семь свечей в одном канделябре, и каждая испускала приятное, совершенное по форме пламя. Язычки его трепетали, пока монах медленно продвигался ко мне. Я разглядел его, когда он встал на колени, чтобы поставить канделябр возле моей постели.
Он был высок и худощав, как гибкая тростинка, в просторном, струящемся одеянии, а руки удивляли своей чистотой.
– Тебя поместили в особую келью. Козимо послал людей, чтобы захоронить твоих родных.
– Благодарение Господу, – ответил я.
– Да.
Итак, я снова заговорил!
– Они все еще разговаривают там, внизу, а уже поздно, – сказал монах. – Козимо встревожен. Он останется здесь на ночь. Весь город заполонили подстрекатели из Венеции, они пытаются настроить горожан против Козимо.
– А теперь успокойся, – проговорил другой монах, внезапно появившийся в келье. Он наклонился и положил мне под голову еще одну толстую подушку.
Что за блаженство это было! Я думал о тех проклятых, которых держали в голубятне.
– Как омерзительно! Наступила ночь, и они ожидают этого ужасного причастия.
– Что, дитя мое? Какое причастие?
И снова я мельком увидел фигуры, движущиеся, Точнее сказать, проплывающие мимо в тумане. Но они мгновенно исчезли.
Меня затошнило. Мне снова понадобился тот тазик. Они удерживали меня за волосы. Заметили ли они кровь при свете канделябра? Яркий кровавый след? Он издавал такой тошнотворный запах!
– Как человек может вынести такой яд? – один из монахов прошептал другому на латыни. – Осмелимся ли мы очистить его?
– Ты напугаешь его. Успокойся. Лихорадки у него нет.
– Ладно, вы чертовски заблуждаетесь, если считаете, что я лишился разума, – вдруг объявил я и как будто прокричал об этом и Флориану, и Годрику, и всем прочим.
Монахи уставились на меня в величайшем удивлении.
Я засмеялся.
– Я разговаривал с теми, кто пытался причинить мне вред, – сказал я, стремясь, чтобы каждое слово звучало ясно и абсолютно разборчиво,
Теперь худощавый монах с удивительно чисто вымытыми руками снова встал передо мной на колени. Он погладил мой лоб.
– А твоя красавица-сестра, сестра, которую собирались выдать замуж, она тоже?..
– Бартола! Разве ее собирались выдать замуж? Я ничего не знал об этом. Да, он мог пожертвовать ее головой, ведь она была девственницей. – Я разрыдался. – Эти черви снова принялись за дело в темноте. А дьяволы пляшут на своей горе, а город даже и пальцем не пошевелит.
– Какой еще город?
– Ты опять бредишь, – сказал монах, стоявший за канделябром. Как отчетливо он виделся, хотя и не на фоне света, сутуловатый человек с крючковатым носом и тяжелыми мрачными веками. – Перестань бредить, несчастное дитя.
Мне хотелось возразить, но внезапно передо мной взмахнуло огромное мягкое крыло, каждое перо в котором отсвечивало золотом. Оно спустилось на меня и поглотило целиком. Повсюду я ощущал щекочущие прикосновения этих мягких перьев. Заговорил Рамиэль:
Что должны мы сделать, чтобы ты замолчал? Сейчас мы необходимы Филиппо. Не можешь ли ты утихомириться и помолчать, ради Филиппо, к которому Бог послал нас как его хранителей? Не отвечай мне. Повинуйся мне.
Крыло заслонило все зримое, и все мои несчастья исчезли.
Таинственная бледная тьма Ровная и полная. Свечи горели позади меня, канделябр оказался высоко над головой.
Я проснулся. Приподнялся на локтях. В голове прояснилось. Прелестное ровное освещение слегка мерцало, заполняя келью слабым, спокойным светом. Из окна наверху сияла луна. Столб лунного света ударил по фреске на стене, фреске, видимо написанной кистью Фра Джованни.
