Дороти Мэкардл - Тайна «Утеса»
— Предали! — словно эхо отозвалась мисс Холлоуэй. — Да, Мери, ослепленная своим милосердием, сама себя предала. Но это ослепление длилось недолго. Себя она принесла в жертву Кармел, но пожертвовать своим ребенком не могла. Вот тогда-то она и вызвала Меня.
— Чтобы вы спасли девочку от Кармел? — предположила Памела. — Кармел причиняла ребенку вред?
— Когда я приехала в Париж, я испугалась, что меня вызвали слишком поздно. Ребенок был избалован, ослаблен, постоянно плакал. А стоило Стелле заплакать, прибегала Кармел и начинала ее качать, сюсюкать, совала ей в рот соску, осыпала поцелуями — этих деревенских девушек ничему научить нельзя.
Мисс Холлоуэй замолчала, всем своим видом выражая отвращение.
Памела поспешно спросила:
— Кармел, наверно, сердилась, что вы ее заменили?
На это мисс Холлоуэй улыбнулась, не разжимая губ.
— Она была в бешенстве и устраивала безобразные сцены.
— Я так понимаю, что у Кармел был бурный темперамент, — сказал я.
— Кармел была уличная девка.
Учтивая матрона исчезла. Вместо нее перед нами оказалась разъяренная фурия, а это как раз было нам на руку. Заметив, что она старается овладеть собой, я поспешил спросить:
— А где же все это время был Мередит?
Ее ответ был исполнен презрения.
— Ну как вы думаете, где? Развлекался в Париже, пока Мери все улаживала.
— И потом, значит, Кармел устроили к модистке, — вставил я. — А вы все вернулись в Англию?
— Не к модистке, ей нашли место куда лучше, хоть она его вовсе не заслужила. Ее устроили к знаменитому портному.
Памела посмотрела на меня. Судя по ее нахмуренным бровям, мисс Холлоуэй вызывала у нее так же мало симпатии, как и у меня, но она продемонстрировала невероятную способность к дипломатии, которую я за ней не знал.
— Наверно, вернувшись в Англию без Кармел, — проговорила она, — вы наслаждались покоем — вы, Мери и девочка?
— Да.
Наступила пауза. На лице мисс Холлоуэй снова утвердилось спокойное высокомерное выражение; руки, лежавшие на столе, разжались. Когда она опять предалась воспоминаниям, голос ее звучал тише.
— Да, мы наслаждались покоем, наслаждались целых два года. В доме Мери воцарилась атмосфера божественной ясности, мы вместе — она и я — с головой ушли в занятия, изучали детскую психологию и новую систему исцеления. Иногда к нам приезжал отец Мери, правда только тогда, когда мистера Мередита не было дома.
— А он частенько отсутствовал? — спросил я.
— Он ездил за границу.
— В Париж?
— Возможно.
Тогда задала вопрос Памела:
— Мери очень любила дочь?
— Она была преданной матерью.
— А где Стелла спала?
— В первом этаже, рядом с гостиной. Мы устроили в детской окно-фонарь со стеклами, пропускающими ультрафиолетовые лучи. Естественно, в хорошую погоду ребенок постоянно находился на воздухе, в своем манеже.
— А ночью она спала в детской одна?
— Разумеется. Вы же знаете, психологи осуждают родителей, которые разрешают детям спать вместе со взрослыми.
Детская психология меня нисколько не интересовала. Мне казалось, что Памела уводит разговор в сторону. Я хотел узнать, кто пролил столько слез в «Утесе», кто прошел через муки ада в мастерской почему по дому вдруг распространяется то благоухание, то мертвящий холод.
— А потом Кармел вернулась? — спросил я.
— Да, — сурово ответила мисс Холлоуэй. — Несмотря на свои обещания оставаться за границей, она вернулась.
— И как ее встретили? — спросила Памела. — В то время Мередит был дома?
— Да, он сам открыл ей, когда она постучала. До конца своих дней не забуду, как он был поражен Кармел превратилась в оборванную, истощенную бродяжку Мередита передернуло от брезгливости. Он посмотрел на нее, поднялся наверх, вызвал Мери и заперся в мастерской.
— А Мери? Она спустилась вниз, к Кармел? — спросила Памела. — Вы сами все это видели? Вы были там?
— Я видела все. Услышав плач Кармел, я выбежала из своей комнаты. И увидела, как вышла из мастерской Мери — она позировала там мужу, — Мери оперлась на перила и посмотрела вниз. Если бы она велела Кармел немедленно убраться вон, я бы ее не осудила. Но Мери поступила иначе. Она долго смотрела на Кармел, потом повернулась ко мне. Наши взгляды встретились. Она медленно улыбнулась, потом спокойно спустилась с лестницы.
— И впустила Кармел в дом?
— Она привела ее в гостиную, затопила камин — был октябрь, — напустила горячей воды в ванну, приготовила для Кармел свою одежду. Кармел кашляла, плакала и выкрикивала какую-то брань. Она упрекала мистера Мередита. Но поскольку она не потрудилась осилить английский, смысла ее слов, я, к счастью, не улавливала. Мери тихо увещевала ее, как ребенка.
— Значит, Кармел осталась в «Утесе»? — заключила Памела и спросила: — В какой же комнате?
— Наверху в маленькой, напротив комнаты Мери. Я уступила ее Кармел, а сама перебралась к Мери. Но она проспала там только одну ночь, от ее кашля никто в доме не имел покоя. На следующую ночь мы постелили ей в столовой.
— А что же Мередит? — вмешался я, возмущенный этой невероятной историей. — Он-то что предлагал?
— Он предложил нарисовать ее, — ответила мисс Холлоуэй.
— Боже святый!
— Я слышала, как он сказал Мери: «Если ты ее выдержишь, пусть она останется. Мне она нужна. У меня родилась превосходная идея». К тому времени Мередит, видимо, уже кончил портрет Мери — во всяком случае, уговорил себя, что кончил, — и носился с мыслью написать, как он выражался, «сюжетную картину в старом вкусе» Правда сам над собой посмеивался, но тут заявил, что Кармел нужна ему для этой картины.
— А Кармел знала, в чем дело? Она согласилась позировать? В ее-то состоянии?
. — Нет, она ничего не знала, хотя, может, и догадывалась. Мередит не пускал ее в мастерскую, наоборот, держал дверь у себя запертой. Он ведь и так хорошо знал ее лицо. Бывало, мы сидим за столом, а он глаз с нее не сводит, кончим есть, а он все разглядывает ее в упор. Доводил этим Кармел до слез. Она же все еще была влюблена в него, как кошка. А потом он, прыгая через две ступеньки, взбегал к себе в мастерскую. Я слышала, как он там насвистывал за работой.
— И долго это продолжалось?
— Недели две. А послушались бы меня, кончилось бы быстрей, — продолжала она на низкой трагической ноте, — и кончилось бы по-другому. Уже через несколько дней я сказала Мери, что Кармел нельзя держать в доме. Она портит ребенка.
— Портит? Вы имеете в виду — балует? — спросила Памела.
— Вот именно, самым возмутительным образом. Она не соблюдала никаких правил, пренебрегала дисциплиной. Я, конечно, запретила ей бывать в детской, но бороться с ней было невозможно, она то и дело прокрадывалась туда, даже по ночам.
