Олег Рой - Старьевщица
Альбом, как по заказу, распахнулся на нужной странице, и, увидев его содержимое, Андрей, не удержавшись, выругался вслух. Выяснилось, что фотографии времен его младшей школы почти не сохранились. То есть сами-то карточки оставались на месте, но состояние их оказалось не то что плохим, а просто-таки ужасным. Одни снимки почему-то были порваны, другие выцвели так, что ничего нельзя разобрать, по третьим расплылись непонятно откуда взявшиеся мутные пятна. А те, что более или менее сохранились, были сделаны неудачно. Так, он нашел только три фотографии своей первой учительницы, сделанные в классе у доски, на линейке первого сентября и на первомайской демонстрации. Но в классе она повернулась спиной к объективу, так, что в кадр попал только затылок, на линейке стояла в тени, и лицо ее было закрыто большим букетом гладиолусов, а на демонстрации не только ее лицо, но и фигура до пояса оказались прикрыты транспарантом с надписью «Мир. Труд. Май».
С каким-то странным чувством перелистывал Андрей альбом со своими детскими фотографиями, не переставая удивляться, как же плохо сохранились карточки. Он отлично помнил, что в школе их фотографировали каждый год, значит, в альбоме должно было лежать восемь снимков их класса. Но их было только три — за второй, пятый и седьмой классы. На последнем кто-то тщательно замазал черным фломастером все лица, второй, очевидно, пострадал от воды, так как слился почти в сплошное мутное пятно, а первый снимок на две трети выцвел, так что с трудом можно было разглядеть всего несколько лиц. И никого из этих ребят Андрей не помнил. Разве что только Лариску Зуеву, жутко вредную девчонку с жиденькими косичками и тоненьким, как комариный писк, мерзким голоском. Эта Лариска чуть что — бежала ябедничать на всех учителям, ее в классе иначе как Крыса Лариса и не называли…
Не лучше обстояло дело и с остальными, «нешкольными» фото. Андрей перетряхнул весь альбом, начинавшийся его младенческими снимками и заканчивавшийся фотографиями в возрасте восемнадцати лет. Потом мама умерла, и альбом стало вести некому. Как она, помнится, старалась, аккуратно наклеивала карточки на плотные листы, подписывала, почему-то непременно чернильной ручкой, даты и названия к фотографиям, которые сама придумывала. Андрея эта ее скрупулезность несколько раздражала, а все эти подписи в стиле «Я шагаю по дорожке, у меня устали ножки…» просто бесили. А теперь выяснилось, что все ее труды пропали даром, почти весь альбом безнадежно испорчен. Бедная мама, не повезло ей в жизни ни с чем. Даже с сыном. Он и не помнит, когда последний раз был у нее на кладбище. Надо будет как-нибудь съездить, пожалуй…
Андрей решительно отодвинул альбом и взглянул на часы. Пора было собираться. Сегодня он был приглашен на «великосветское мероприятие» — вечеринку, которую устраивал новый знакомый, владелец сети магазинов элитных часов. Тот очень просил Андрея появиться ровно к семи. Видно, торговля приборами, измеряющими бег времени, приучила его к точности. Что ж, придется быть точным, но нужно успеть заехать за Дашкой. Ему в последнее время часто приходилось бывать «в обществе», и обычно он брал с собой Дашу, хотя и без особой охоты. Даша, увы, совсем не относилась к числу тех женщин, с которыми не стыдно появиться в свете. Она не обладала эффектной внешностью, не умела ни одеться, ни подать себя и часто терялась и смущалась, общаясь с людьми, особенно с теми, кто не был ей симпатичен. Так что Андрей никак не мог понять, зачем она ездит с ним, ведь, по собственному ее признанию, она не любила большого скопления народа и терпеть не могла тусовок со всей их пустотой и показной роскошью. Однако каждый раз, стоило Андрею сказать, что он куда-то собирается, она упорно просилась поехать с ним.
— Боишься, что меня у тебя отобьют? — усмехался он. — Так не бойся. Ты ж знаешь, мне сейчас никто не нужен.
Даша в ответ только вздыхала. То, что ему никто не нужен, она знала отлично, их интимная жизнь так и не наладилась. Однако при этом она не желала отпускать его от себя. Тем более что с момента его переезда в новый дом они стали общаться гораздо реже.
После эпизода с посетительницей и альбомом настроение у Андрея испортилось. А пока они дотащились с Рублевки до «Сходненской» через все возможные пробки, он и вовсе успел выйти из себя. И когда Дашка появилась наконец из подъезда и села в машину, он набросился на нее:
— Ты на часы смотришь? Мы с тобой во сколько встретиться договорились? Я тебе сто раз повторил, что мне сегодня нужно быть четко к определенному времени, а ты копаешься! На целых десять минут опоздала!
— Андрюша, ну прости, пожалуйста… — начала оправдываться Даша. — Как назло, мне перед самым уходом сестра позвонила, ей срочно нужно было узнать…
— Тоже мне причина! — в негодовании перебил он. — Да какие у нее могут быть срочные дела? Не работает, сидит дома со своим спиногрызом… Ты могла бы и позже ей перезвонить, ничего бы с ней не случилось. Кстати, а что ты такое на себя напялила?
— Я специально его купила. Это платье для сегодняшней вечеринки. Тебе оно не нравится? — Даша смутилась.
— А что, по-твоему, кому-то может такое нравиться? — презрительно фыркнул Андрей. — Цвет какой-то безобразный, сидит на тебе, как мешок, и старит тебя лет на десять. Я давно заметил, что у тебя совсем нет вкуса, Даша. Ты бы хоть советовалась с кем-нибудь, когда шмотки покупаешь, а то выбираешь такое, что тебя только уродует. Ты и так-то, честно сказать, совсем не красавица, а когда еще вырядишься черт знает как…
Даша ничего не ответила, отвернулась к окну, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
По правде говоря, Андрей и сам не относился к числу любителей помпезных тусовок, но считал, что ему просто необходимо на них появляться. Сейчас, когда он не просто быстро, а просто-таки стремительно богател и укреплял свое положение, ему казалось весьма важным показываться на людях, как можно чаще мелькать в светской хронике и всячески пиариться. Оттого-то он и таскался по всем этим презентациям, благотворительным вечерам, вернисажам и прочим пати, хотя и не получал от их посещения никакого удовольствия. Впрочем, он уже и не помнил, когда последний раз получал от чего-то удовольствие…
Вот и теперь ему очень быстро все стало действовать на нервы. Тусовка едва началась, а ему уже казалось, что он больше не может видеть эти фальшивые улыбки и демонстративные позы, слушать манерные голоса, самому изображать доброжелательность и приветливость и наблюдать, как это изображают другие. Его мутило от смеси запахов элитного парфюма, шампанское казалось кислым, а фрукты и закуски — безвкусными, точно он жевал не саму еду, а упаковку от нее. Свое раздражение Андрей вымещал на ни в чем не повинной Даше, он обидел ее раз, другой, третий, и кончилось дело тем, что она, расплакавшись при всех, бросилась вон из зала.
