Александр Барченко - Доктор Чёрный
Дина пугливо передёрнула своими узкими плечами.
— Ну-с… А в то ещё время, когда я, вышел на мостик, я заметил на горизонте огни, только не разобрал, был ли то пароход или огни наших шлюпок… Это оказался французский парусник, очень крупный. Знаете, теперь снова входят в моду парусные суда, стальные, с пятью мачтами. Ну вот, «Мари-Луиз» именно такое судно, шло оно из Бискайского залива в Калифорнию. Меня подобрали, привели в себя, принялись лечить. Медицинская помощь у них организована дивно — чуть не целая клиника. Два врача, фельдшер, сиделка… Ну-с и в конце концов благополучно доставили мои бренные останки в Фриско.
— Ну а дальше? — настаивала Дина, с затаённым духом слушавшая его рассказ.
— Дальше мне удивительно повезло, — улыбнулся Беляев. — Мои французские бумаги остались при мне, в бумажнике, во внутреннем кармане, почти не вымокли. Команда «Мари-Луиз» собрала в мою пользу целых восемьдесят четыре доллара, узнав, что я свой брат — судовой механик. А когда мы пришли в Фриско и получили газеты, которые оказались полными самых восторженных дифирамбов по моему адресу, разрисовали мой поступок Бог знает какими красками, тогда за дело взялись и наши офицеры. Устроили в мою пользу митинг, давший четыреста долларов. Я сразу воспрянул духом. А тут явился ко мне на нашу «Мари-Луиз» местный агент той компании, которой принадлежал наш злополучный «Фан-дер-Ховен». Такой, знаете, кругленький, коротенький, чистенький. Настоящий голландец с гравюры времён Петра Великого. Даже по имени «Питер» какой-то, как сейчас помню. Хорошо-с! Является он ко мне и первым делом жмёт руки, благодарит от лица компании со слёзами на глазах. Сейчас историческая справка… Ещё-де в лице Наполеона французы доказали и так далее… Что же вам, собственно, спрашиваю, угодно? Вот, говорит, в чём дело. Вы, дескать, разумеется, к нашей компании иск намерены предъявить. Пострадали на посту геройским образом и тому подобное… Общественное мнение всецело на вашей стороне, а оно здесь — сила. Да, думаю про себя, это, брат, не у нас! Ну-с, дескать, продолжайте. Так вот, говорит, чем нам судиться, не будет ли лучше кончить в два слова, полюбовно! — Почему же? — говорю. Я, дескать, сам рад по-хорошему. А ни про какой иск у меня даже в голове не было. Разумеется, офицеры настаивали, советовали, но неохота, знаете, во всей этой грязи возиться. Да и за что? Ведь меня никто оставаться на пароходе не принуждал. Дело даже, с узкой точки зрения, не моё было. В чужое сунулся. За что же компании отвечать?
Однако ничего. Держу марку! Что ж, говорю, обсудим этот вопрос. Вот, говорит, и отлично! Сразу видно порядочного человека. Тут, дескать, и обсуждать нечего. Подпишите вы компании документик в получении десяти тысяч долларов.
Батюшки мои! У меня даже сердце упало — целое состояние. А он так этак успокоительно продолжает. Ну, всех вы, разумеется, не получите, с вас довольно и… двух тысяч. А такой документ всё-таки престиж компании поднимет.
Грешен человек, чесались у меня руки этого честного «Питера» по физиономии. Потом обсудил про себя. Чем, думаю, он виноват — человек подначальный?
— Гм! Да… подначальный! — свистнул недоверчиво старик Сметанин. — Думал ваш «подначальный» на этой операции тысчонки две-три куртажу сорвать!
— Весьма возможно! — согласился Беляев. — В особенности судя по дальнейшему. Нет, говорю, этот номер не проходит. Чёрт с вами, согласен даже на две, но документ выдам только на то, что получу, и никаких разговоров! Начал он меня и так и этак уламывать. Видит, не с тем имеет дело, — махнул рукой… Безнадёжно так махнул и говорит: «Бог с вами, пейте мою кровь!» Ей-Богу, так и сказал! «Пейте мою кровь — едем к консулу! Только… Это уж лично для меня, подпишите на две тысячи пятьсот!» Зачем вам? Господи, говорит, да надо же честному человеку хоть грош заработать! Такие операции не каждый день подвёртываются! Не выдержал я — расхохотался. Он это сейчас учёл и ко мне самым мельчайшим бесом… Так и так… И герой-то я, и «брав женом», а он-де бедный семейный человек, которым его детишки только и живут. Умри он сейчас, пойдут по миру… словно знал, каналья, кто я таков! Русского-то человека чем легче всего взять! Ну-с, подмахнул я ему на две тысячи пятьсот, получил две… впрочем, виноват, он у меня ещё что-то около четырнадцати долларов вычел на расходы по засвидетельствованию и на таксомотор, в котором мы от пристани ехали, да, кроме того, мне восемь долларов пришлось в ресторане за обед заплатить, на который он меня пригласил… Деловой человек!..
— Зато уж из вас делового человека никогда не выйдет! — серьёзно возразил Сметанин.
— Вы думаете? — усмехнулся Беляев.
— Убеждён! — подтвердил старик. — Ведь на этом деле вы могли бы себе серьёзное состояние составить. Ведь эта компания из всех голландских компаний самая богатая и самая подлая… Вам бы, если бы порядки на её пароходах как следует осветить да властей растормошить…
— Папа?! — негодующе-укоризненно перебила Дина.
— А что ж ты думаешь, матушка… потачку давать?.. Чтобы они людей топили? А их шкуру иначе как рублём ничем не прошибёшь!..
— Может быть, вы и правы… с вашей точки зрения, — усмехнулся Беляев. — Но я, знаете, для роли вымогателя и шантажиста, хотя бы и с добрыми целями, абсолютно не годен… Мне и эти-то две тысячи до последней степени противно было брать. Но я рассудил так. На пароходе у меня пропали и деньги и вещи, голова у меня иногда и теперь даже побаливает от того удара, которым меня что-то благословило, когда «Фан-дер-Ховен» опускался на дно. Жалованья мне, считая по день прибытия агента, по обычному даже расчёту приходилось около двухсот долларов. Две-то тысячи копейка в копейку покроют одни только убытки, если по закону капитализировать лечение, потерю трудоспособности на время и так далее. Стало быть, никакой тут награды и нет.
— Ещё бы! Хороша награда! — поддержал Сметанин. — Такую награду мой Шарль у меня ежегодно получает к Новому году… А он не только жизнью, но и насморком не рискует!
— Очень рад, что и вы так же смотрите… Однако из дальнейшего вы можете убедиться, что я уж не такой безнадёжный человек в деловом отношении, — продолжал Беляев. — Получил я свои две тысячи и окончательно ожил. Первым делом вернул своим товарищам на «Мари-Луизе» их восемьдесят долларов и устроил им грандиозную выпивку… Потом принялся рассуждать, что мне дальше предпринимать, каким бизнесом, как говорят почтенные янки, заняться? На руках у меня на наши деньги четыре с половиной тысячи рублей. Этаких денег у меня, у студента, в бесконтрольном распоряжении век не бывало. Но всё-таки понимаю, что это не миллион и на проценты с них не состаришься. Предлагали мне место на паруснике, который меня привёз в Фриско, но сильные морские ощущения мне, говоря откровенно, достаточно надоели. Поступить на завод в Америке?.. Возвращаться в Европу мне не улыбалось.
