Лариса Капицына - Дело №346
Преодолевая сильное желание дать ему в зубы, Коля терпеливо сказал:
– Придешь домой и ляжешь.
– Ни хрена. – Толян упрямо мотнул головой. – Лягу здесь.
– Здесь нельзя. Пошли. Ты мне надоел.
– Почему бабам все можно, а нам ничего? Нет, ты скажи!
– Пошел ты…
– Вон, баба спит, и я могу!
– Какая баба? Где? Что ты городишь?
– Там! Спит баба. – Не оборачиваясь, Толя махнул рукой влево и назад, и от этого жеста сильнее покачнулся.
– Спит в красном платье. Я тоже хочу спать… – и добавил, – Ненавижу баб.
Одуревший от многочасовой пьянки и долгого отсутствия сна, с трудом поднимая веки, Коля посмотрел в указанном направлении. На большой куче мусора, мимо которой они прошли минуту назад, виднелось что-то красное.
Стряхивая сонливость, Коля немного подумал и сказал:
– Пойду гляну, что еще за баба… – и строго добавил, – Стой здесь.
Пошатываясь, он подошел к куче и действительно увидел яркое-красное платье и белеющую женскую ногу в золотистом босоножке. Второй босоножек валялся неподалеку.
Женщина лежала на куче мусора. Красное платье бесстыдно задралось до самого лица, обнажив кружевное белье, и почти закрыло черные пятна на шее. Начинало светать, и ее оголенные ноги казались ослепительно белыми, почти голубыми. Что она мертва, Колян понял, как только убрал с ее лица мусор и траву и наткнулся на остекленевший взгляд пронзительно ярких, голубых глаз, скошенных в сторону. Теперь, когда сбоку от нее стоял Коля, казалось, что она рассматривает пыльные Колины штаны.
Темные волосы свисали по бокам, в них тоже набился мелкий сор и трава. Рот у женщины был изумленно приоткрыт.
– Твою мать! – отшатнулся Коля, отдергивая руку от мертвого лица.
Коля закричал приятелю, но тот не ответил.
Свернувшись калачиком, Толян крепко спал прямо на земле, подложив под голову кепку.
Коля долго тряс его за плечо, все время со ужасом оглядываясь на мусорную кучу, где маячило красное пятно, но Толян так и не проснулся.
Тряся большой лохматой головой, Коля обматерил друга, отшвырнул разводной ключ, и топоча ботинками и, взбивая клубы пыли, побежал к новостройкам, звонить, напрочь позабыв про мобильник, что лежал в кармане его брюк…
На опознании Черных был ужасно бледен и молчал, стиснув зубы.
До того, как взглянуть на тело, лежавшее на носилках, он показал дрожащим пальцем на край платья, который выглядывал из-под белого покрывала.
– Это ее платье. Я сам покупал его ей. В нем она хотела ехать на фотосессию, – и слегка покачнулся. Но взял себя в руки и взглянул на лицо мертвой женщины. – Да. Это моя жена. О, Господи!…
Глава 12
Глядя на женщину, рыдающую в своей просторной гостиной, которую можно было назвать студией и комнатой для отдыха, Вадик горестно вздохнул. Все-таки женщины – удивительные существа, и должно быть, когда он научится понимать их, ему стукнет девяносто, и это будет уже неважно. Приходишь к вдове недавно погибшего мужчины и обнаруживаешь женщину, которая может запросто сплясать полечку на могиле своего мужа, а потом являешься к дальней родственнице жертвы, а она вдруг начинает громко рыдать. А женщина рыдала так, что ее худые, резко очерченные плечи сотрясались, и громкие всхлипы оглашали гостиную. Хорошо уже то, что гостиная служила еще и кухней, потому что он без труда отыскал стакан и налил ей воды из-под крана.
Еще пять минут назад, когда она открыла им дверь, ничто не предвещало такой бурной реакции. Они представились, убедились, что она действительно Тамара Павловна Кваскова, сказали, что нужно поговорить.
Сначала женщина была удивительно спокойна, даже слишком. На ней был грубый фартук, на руках – тонкие латексные перчатки, и от нее исходил резкий запах химикатов.
Она стянула перчатки, сказала, что проявляет негативы, но это может подождать.
Она повела их вглубь студии к длинному роскошному дивану, но по пути оглянулась на Мешкова и деловито осведомилась:
– Это правда, что ее нашли на каком-то пустыре, на свалке?
– Правда. – Мешков сожалеюще развел руками.
– Почему она умерла? – голос женщины звучал требовательно и сухо.
– Ну, мы как раз…
– Нет-нет, – перебила она. – Я хочу знать, что с ней сделали?
– Причина смерти – асфиксия. – ответил Мешков, надеясь, что ей знаком смысл этого термина. Ему не хотелось прибегать к более простым словам, которые по его мнению звучали слишком грубо. Все-таки, она была женщиной, а покойная являлась ее сестрой. Но она не знала, что значит «асфиксия», и уставилась на него своими светло-карими, почти зелеными глазами.
– Ее задушили. – мягко пояснил Мешков.
– Понятно. – она дрогнула всем лицом, но тут же справилась с собой и сказала так же деловито, указывая на диван. – Присаживайтесь сюда. Здесь будет удобнее.
Себе она принесла стул, но почему-то не села на него, а продолжала стоять, уставившись в пол.
В этот момент, совершенно неожиданно для Мешкова, и уж тем более для Вадика, лицо ее снова дрогнуло. Потом мелко задрожал подбородок. Она попыталась усмехнуться, и ей это удалось, а потом усмешка искривилась, уголки четко-очерченных губ резко дернулись вниз. Но она не сдавалась, все еще пыталась взять себя в руки, все еще пыталась усмехнуться. И от этого странного несоответствия ее эмоций и ее лица, на нее было тяжело смотреть. Казалось, что ее мучает сильнейший нервный тик.
– Простите, простите… – она усмехалась и уголки губ резко дергались. – Какая-то минутная слабость… просто минутная слабость…
И когда слезы брызнули из глаз, и этот процесс уже нельзя было остановить, лицо ее расслабилось и, наконец, стало выражать то, что проиходило с ней на самом деле. Словно открылись невидимые шлюзы, и поток, да что там, целый водопад слез хлынул наружу, заливая ее руки и лицо.
Она села на стул, согнулась пополам, облокотившись локтями на колени, и, вцепившись в волосы двумя руками, от чего ее забранные в хвост темные волосы, выбились из резинки, зарыдала, бурно содрагаясь.
«Боже мой! – повторяла она с отчаяньем, – Боже мой!»
Двум мужчинам такая реакция показалась странной. Но более всех она показалась странной самой женщине, у которой слезами было залито лицо, руки, грудь… Но она ничего не могла с этим поделать.
Слезы застали ее врасплох, подступили неожиданно, и поэтому она не смогла справиться с ними.
В отличии от своей сестры, она всегда была сильной, не любила разводить сопли. Ее сильного, почти мужского характера не выдержали три мужа, а последний, пакуя чемоданы, сказал напоследок:
– Ты кастрируешь мужчин, подавляешь их. Рядом с тобой я всегда чувствовал себя бабой.
