Карен Рэнни - У дьявола в плену
— Я никогда не думала, что любить — это что-то, что может доставить удовольствие. — Она прижала палец к его губам, расплывшимся в улыбке. — Нет, не смейся, я говорю серьезно. Считается, что от нее дрожит земля, что она что-то особенное, внушающее благоговейный страх, но я никогда не думала, что можно просто радоваться.
— Радоваться?
Она кивнула.
Он закрыл глаза и одновременно притянул ее к себе.
— Ты приводишь меня в изумление, Давина. Только я подумаю о том, что ты можешь сказать, а ты это уже говоришь.
Она отстранилась.
— А не следовало бы?
Он не ответил, а просто снова прижал к себе. Они оба были голые и так идеально соответствовали друг другу, словно сам Бог хотел этого.
— Расскажи мне о том мужчине в Эдинбурге.
Она вздрогнула и взглянула на него.
— Мне жаль, Давина, что тебе пришлось пережить позор. А еще жестокость и обман — ведь так ты сказала?
Она сначала отвернулась, но потом решительно посмотрела ему в глаза.
— Это не то, что ты думаешь, Маршалл. — Она сделала глубокий вдох. — Если и есть кто-то, виновный в том, что на мою голову обрушился скандал, так это я.
Казалось, он был занят тем, что его пальцы скользили по тыльной стороне ее ладони к большому пальцу. Но Давина приняла его молчание за знак того, что настал момент, когда надо наконец во всем признаться.
— Мне было любопытно, — сказала она, решив быть честной. Муж заслуживал правды. А может быть, она сказала правду самой себе, впервые выразив ее словами. — Я хотела узнать, о чем говорится в книгах, во всех этих поэмах и сонетах.
— Или в книгах, которых не было в библиотеке твоего отца?
Она улыбнулась:
— В отцовской библиотеке их было достаточно, чтобы дать мне представление о том, что должно произойти. Или чего я ожидала. Абсолютным сюрпризом это для меня не было. — Она еще раз улыбнулась. — Но то, что я испытала с тобой, было совершенно другим. Я и не подозревала, сколько всего надо уметь.
Его смех удивил ее. Неужели он воспринял все так легко? А она? Почему она не чувствует своей вины? Его смех вознаградил ее за смелость, за нахальство. Впервые с того эпизода в Эдинбурге она не чувствовала себя отверженной миром, приговоренной жить там, где нет ни людей, ни свидетелей ее глупости.
— Я была глупой девчонкой, желающей удовлетворить свое любопытство. Я позволила заманить себя в спальню. А может, это я заманила его.
— Опыт подсказывает мне, что в подобных ситуациях почти всегда чувства взаимны.
Она покачала головой.
— Он был очень красивым, — призналась она, — и очень приятным. И титулованным.
— А затем последовало неизбежное.
Она кивнула.
— А потом?
— Нас, конечно, обнаружили.
Она удивилась своему деловому тону, потому что на самом деле момент их обнаружения был ужасающе обескураживающим. Служанка срочно вызвала хозяйку дома, где происходил вечер. Не менее дюжины человек, столпившихся в открытых дверях спальни, увидели полураздетую Давину. Однако самую ужасную минуту позора Давина пережила позже, когда об инциденте сообщили ее отцу. Вздох отца и его взгляд потрясли ее так, будто ее сердце пронзила стрела.
— А потом этот человек исчез? — спросил Маршалл.
— Нет. Он вел себя вполне по-рыцарски. Он сказал, что получит специальное разрешение на наш брак и мы сможем пожениться. Но я отказалась.
Его рука замерла. А потом он стал водить поочередно по каждому из ее пальцев.
— Тебе не интересно почему? — спросила она.
Он улыбнулся:
— Конечно, интересно. Но я уже научился тому; что если быть терпеливым и промолчать, ты в конце концов расскажешь все, что мне нужно узнать.
Она нахмурилась, но это не произвело на него никакого впечатления.
— Мой отец умер, — тихо выговорила она. — Для меня это было страшное время. У меня появилась уважительная причина отказать, и я даже почувствовала облегчение. — Она бросила взгляд на Маршалла. — Если быть честной, я поняла, что на самом деле он был позер и невежда. Через пару часов его манеры начинали раздражать. Он цитировал чужие стихи, а потом хвастался, что их написал он.
— Полагаю, к тому же он был не слишком умен, — предположил Маршалл.
— Да он был просто глуп!
— Стало быть, ты не смогла представить себя женой такого человека, несмотря на то, что он погубил твою репутацию.
— Должна тебе сказать, что все было не так уж и плохо. Но я была разочарована. Ведь я ожидала услышать пение ангелов.
— А его не было? — Его улыбка становилась все шире.
Она лишь покачала головой.
Прикосновение его пальцев замедлилось и стало более нежным. С каких это пор ее рука стала такой чувствительной?
Она ждала, когда он задаст следующий вопрос, а когда он его задал, она продолжала улыбаться, предвкушая его реакцию на ее ответ.
— А когда ты была со мной, ты слышала пение ангелов?
Ей захотелось рассказать ему о том, что она поняла в его объятиях: страсть — это опьяняющий напиток, и пьянеть от него — величайшее наслаждение. И. именно это должно быть самым главным в соитии, а не поспешное совокупление распутника и девственницы, жаждущей удовлетворить свое любопытство.
— Я слышала пение ангелов, Маршалл, — уверила она его. — Но больше всего мне нравится шепот Дьявола.
Он поднял голову и пристально взглянул на нее.
— Мне следовало бы рассердиться на тебя, — сказал он, и тон его голоса стал напряжением. — Тебе следовало бы сохранить себя для меня. Ты не должна была знать прикосновений другого мужчины.
— А ты, Маршалл? Могу я сделать из этого замечания вывод, что ты был девственником, когда пришел ко мне? — Улыбка исчезла с ее лица, а взгляд стал таким же пристальным, как у него.
Он не стал отвечать, а сплел свои пальцы с ее пальцами и притянул ее к себе.
— Я должен был рассердиться на тебя, — продолжал он. — Но если бы ты не была такой смелой и непредсказуемой, отчаянной и безрассудной, тебя бы не заставили выйти за меня замуж. Признайся — если бы твоя репутация не была погублена, тебя бы смогли заставить сделать это?
— Меня не заставляли. — Она не отняла руки. — Не заставляли, — повторила она. — Угрожали, стыдили — это так. Но не заставляли, нет.
Она поцеловала его в грудь, а потом прижалась щекой к тому месту, которое поцеловала. Ее руки заскользили по его телу — по бедрам, талии, груди. Он схватил за запястья обе ее руки и сжал их.
— Если ты будешь и дальше продолжать, боюсь, что-то может снова начаться.
— А это так ужасно? — спросила она и приподнялась на локте. — Разве люди не ждут от нас, что мы будем сейчас немножко эгоистами? Мы ведь молодожены. Мы не поехали в свадебное путешествие, а остались дома. Разве мы не можем сосредоточиться друг на друге?
