Вепрь - Егоров Олег Александрович

— Закурить есть? — ответил Вадим вопросом на вопрос.

Нарочито предупредительно я вытряхнул из пачки сигарету.

— Кури. — Вадим развернулся и, насвистывая мотив песенки "Про зайцев", оставил меня в совершенном восхищении.

Я наконец решился совершить путешествие к вышкам. Уже в первых числах марта потеплело, и удовольствие шлепать на лыжах по тающему снегу через лес представлялось мне сомнительным. Но сажать кабанов на строгую диету я тоже был не вправе. Оно, конечно, Великий пост еще не закончился, но скоромное даже Ольга Петровна себе позволяла. А кабаны и вовсе были неверующими.

— Долг превыше всего! — сказал я Насте, собираясь в дорогу.

— О таком я всегда и мечтала, — обрадовалась она. — Ты — рыцарь. Это очевидно.

— Рыцари строились "свиньей", — возразил я, польщенный тем не менее. — Но и я построюсь. А ты маши мне с крыльца надушенным полотенцем и шли воздушные поцелуи.

— Дудки. — Натягивая свитер, Настя замешкалась.

Ее великолепная рыжая коса никак не хотела проходить сквозь узкую горловину.

— Обрекаешь себя на лишения, — предупредил я се.

Но она была готова к лишениям. Она даже к невзгодам была готова, лишь бы увидеть место моего поединка с вепрем-убийцей. В этом я отказать ей не мог.

Лыжня расползалась под нами, снег, перемешанный с дождем, хлестал в наши лица, но мы шли вперед, счастливые оттого, что — вместе.

Добравшись до срединной вышки, мы обнаружили, что не мы пришли к финишу первыми. Нас опередил более тренированный и зрелый бегун. Победителю, как известно, достается все. Лыжник яростно шуровал совковой лопатой в закромах, выбрасывая зерно на талый снег. Развалины самой вышки его не прельстили, как не прельстил обезглавленный скелет бывшего секача-великана. Настя, не отрываясь, смотрела на обглоданные кости своего кровного врага, тогда как мое скорбное внимание было приковано к ударной работе лыжника в спортивном костюме с капюшоном. Поиски наследства академика Белявского не ограничились территорией поселка.

— Штернберга на вас нет! — произнес я в сердцах, горстями ссыпая разбросанное зерно в мятое ведерко, оставшееся лежать там, где я его бросил.

— Закрой хлебало! — резко обернувшись, окрысился разгоряченный спортсмен. — Он меня еще будет пятой поправкой пугать!

Препираться с ним было бесполезно. Наполненное ведро я высыпал в ясли и стал набирать следующее. Я слышал, как лопата ударилась о доски и заскребла по днищу короба. Я слышал, как спортсмен подкрадывается ко мне сзади. Его выдавал скрип снега.

— Где портфель?! — крикнул яростно топтун у обвислого уха моей шапки, когда я заканчивал добирать третье ведро.

Так, наверное, деятели продразверстки пытались застать врасплох подчистую ограбленного мещанина неожиданным вопросом, который он слышал по сто раз на дню: "А где хлеб?!"

— Не орите, не в лесу — Это уже к нам подошла Анастасия Андреевна.

— Кто такая? — расстроился лыжник. — Ваши документы!

Расстроился он, разумеется, не из-за нас. Расстроился он из-за того, что, как я уже отметил, победителю достается все, а стало быть, достается и от начальства за бесцельно прожитый день.

— А ваши документы? — фыркнула Настя.

— При чем тут мои? — Он стал охлопывать свой спортивный костюм, и лицо его обрело цвет маскировочного халата, в котором еще недавно щеголял Семен Ребров. — А где мои документы? Вот черт! Документы где, мать их?

Бормоча под нос невнятные проклятия и порой отчетливо сквернословя, он заметался по загаженной поляне.

Ясли были наполнены до краев, и мы собрались в обратный путь.

— Не замерзла? — спросил я Настю, но она только светло улыбнулась.

Я бросил прощальный взгляд на убитого горем Спортсмена, и, взяв Настю за варежку, поехал к просеке.

— Ребята! — жалобно окликнул он нас, когда мы проследовали мимо. — Может, по дороге найдете?

— Мы по разным дорогам ходим, — жестоко ответила Анастасия Андреевна.

— Его документы, — сказала она минут через пять, когда мы порядочно отдалились.

Настя величественно взмахнула рукой, будто лесная фея, и в сугроб из варежки выпало бордовое удостоверение.

— Ну, ты даешь! — откликнулся я на ее широкий жест.

— Когда он так темпераментно лез на крышу короба, из кармана высыпалось, — объяснила она поспешно, чтобы я не заподозрил ее в краже.

И мы дружно расхохотались. Мы так хохотали, что последняя, быть может, парочка снегирей в окрестных лесах вспорхнула с насиженной ветки. Гаврила Степанович рассказывал мне, что, после того как Хрущев к формуле коммунизма, помимо всеобщей электрификации, добавил еще и химизацию, снегири, да и многие виды птиц, промышлявшие на заснеженных полях, сильно повывелись.

Довольные и счастливые, мы вернулись в свой дом на окраине. У "Замка" Реброва-Белявского стояла карета неотложной помощи. "Над Захаром хлопочут, — подумал я мельком. — Это — ничего. Парень он твердый. Оклемается".

Дома нас ждал горячий ужин. Слепота Ольги Петровны совсем не мешала ей готовить замечательную гречневую кашу с тушенкой.

Теперь, следуя предписанию врача, Анастасия Андреевна соблюдала режим и ложилась рано. Мы же с Ольгой Петровной были "совы".

— Не желаете ли, я вам вслух почитаю? — предложил я старухе.

Еще засветло я выманил Караула из его "караулки". Труда это не составило. Тепло и мозговая кость сделали все за меня. Чемодан под дощатым дном просторной конуры помещался впритирку. Вытягивать его мне даже не пришлось. Я лишь распустил молнию и вытащил помещенную сверху стопку общих тетрадей.

— Что же? — оживилась Ольга Петровна. — Что же мы будем сегодня читать, Серж?

Обыкновенно ей вслух читала Настя, но последние месяцы это случалось крайне редко.

— Читать мы будем дневники чекиста Обрубкова. — Я полагал, что Ольга Петровна вправе знать их содержание больше моего.

— Это невозможно, — щепетильная старуха насупилась. — Чужие дневники читать дурно.

— Это возможно, — возразил я безапелляционным тоном. — Подумайте: перехваченные вражеские донесения даже преступно не читать. Это дело касается всех нас.

— Но Гаврила Степанович нам не враг, — уже не так уверенно заметила Ольга Петровна.

— Он враг. — Я был категоричен. — Он замечательный человек. Может быть, лучший из всех, кого я знаю. Но по убеждениям он — враг.

"А гражданская война и не заканчивалась, — как верно подметил мой друг Папинако. — Только линия фронта по семьям проходит".

— Вы правы, — сдалась аристократка. — Будем читать.

Я развязал грязный бинт и открыл верхнюю тетрадку. Судя по дате на первой же странице, я попал на самое начало воспоминаний чекиста Обрубкова.

"1920 год. Мы с братом Федором проходили подготовку в разведотделе 5-й армии. Нас готовил Паскевич. Он был старше меня всего на четыре года, но за плечами его был огромный опыт борьбы с контрой. Его боялись и уважали. Он прибыл в Иркутск из ВЧК с личными полномочиями Дзержинского. Из курсантов он отобрал всего шестерых товарищей: меня с братом, Шелеста, Кострова и Гукина. "Вам известно, что около двух лет назад Владимир Ильич Ленин получил тяжкие ранения отравленными пулями, — так начал он знакомство… — Его здоровье подорвано этим ядом. От вас зависит жизнь вождя. Ваша цель — личный ветеринар Унгерна. Его фамилия Белявский. Что до барона, то им займутся другие. Барон — ничто, помарка. Он трепыхается из последних, но Белявский нам нужен живой. Это ведущий специалист в России по ядам. И он может способствовать выздоровлению нашего вождя. Вы должны пойти на все, чтобы добыть его. Все вы после обучения будете направлены в разные части и отряды на границе с Монголией. Каждый из вас должен будет перейти на сторону врага. И даже если вам придется доказывать ему верность, проливая кровь своих товарищей, вы докажете эту верность. Жизнь Ленина стоит многих тысяч жизней. Ли дай тао цзян, как говорят китайцы. Сливовое дерево засыхает вместо персикового. Это значит — жертвовать малым ради большого".