Александр Варго - Медиум
– Хольгер, проконтролируйте мужчин, – попросила Полина Юрьевна, присаживаясь рядом с гостями, – Они опять разругаются, и Анатолию Павловичу придется вкалывать сердечное… – она проводила слезящимися глазами уходящего Хольгера, потрясенно покачала головой, – И кого воспитали на свою голову… эгоист, бессовестный, бессердечный паршивец… Laffe… Schurke… – она непроизвольно переводила свои же слова на немецкий, – Где он находит этих вульгарных девиц… А это, говорит, Гертруда, бабушка, познакомься, она мне как сестра, мы переспали всего пару раз, ха-ха… И как хватает совести такое говорить?
– Неприятно, Полина Юрьевна, – сочувствовал Павел, – Мне кажется, в ваших родственных отношениях наметилась какая-то напряженность…
Клиника процветала. Наверху что-то упало, покатилось. Взвизгнула девица. Закричал мужчина.
Вот это да, – оценил Фельдман, – У нашей девочки, кажется, выпали молочные зубки.
– О, Мадонна… – подалась вперед Полина Юрьевна, – Только это не это. Почему он не хочет дать денег этому паршивцу и выставить за порог?
– Точно, – хлопнул себя по лбу Фельдман, – А я, дубина, не могу понять, что в них не так. Ломка после вчерашнего! Заносит уже не по-детски! А что будет дальше?
Не закончив, он выбрался из кресла, отправился к лестнице. Бросать приятеля в интересном положении было не по-товарищески. В глубине галереи их вниманию предстала безобразная сцена. Валялся фигуристой формы горшок с искусственными пионами. Старик стоял, бледный, как мел, держался за стену. Видно, наслушался. Прислонясь к перилам, позевывала «красотка» Гертруда. Верный Хольгер пытался встрять в переговорный процесс, поумерить запросы внучонка – преданность хозяину позволяла принимать меры. Александру, не понравилось, он оставил деда в покое и начал распускать руки. Толкал Хольгера к лестнице. При этом злобно шипел, выхаркивал ругательства. Хольгер не решался ударить парня, пятился к лестнице, озирался, чтобы не оступиться. Запнулся о ковровую дорожку, устоял. Шатнулся от резкого толчка в грудь. Похабно хрюкнула девица.
– Как мне надоели эти фрикции, боже правый… – процедил Фельдман, сжав кулаки. Он схватил маленького мерзавца за грудки, отшвырнул от Хольгера, которому до лестницы оставалось полтора шага. Замешкался, не решаясь бить в рыло. Промедление оказалось пагубным. Внучок вырвался, закукарекал, махнул кулачком у Фельдмана под носом! Тот играючи вывернул парню руку. Девица оказалась самонаводящейся ракетой! Вадим и глазом не моргнул, она спорхнула с перил, помчалась приятелю на выручку… Все происходило как-то быстро и по-идиотски, он не успевал реагировать. Избивать женщин Фельдмана не обучали: он не устоял, упал. Впрочем, точно подмечено: факт, что вы упали, не имеет значения, если, поднимаясь, вы успели подхватить какую-нибудь ценную вещицу. Подхватил он край ковровой дорожки, дернул со всей злости. Номер вышел просто блеск. Наркоманы покатились по полу, и на этом организованное сопротивление было сломлено. Фельдман заломал Александра, Вадим – Гертруду, та плевалась, билась всеми конечностями, включая голову, пыталась царапаться. До избиения граждан «дружественного» государства дело не дошло, хотя соблазн был велик. Буйную молодежь откантовали в холл, Фельдман что-то бормотал про зажигательные аборигенские пляски, про то, что пора кончать эту травматологию. А в холле их уже поджидал наряд полиции, которую перепуганная Клара Леопольдовна вызвала после падения горшка с пионами. Полиция в этой стране не имела дурной привычки приезжать через сутки после вызова…
– Ситуация выходит из-под контроля, – успел шепнуть Фельдман прежде чем участников потасовки накрыла цепкая длань закона.
– Многовато посторонних в доме, – отозвался Вадим.
Закон был суров, но справедлив. Работники полиции в черной щеголеватой форме произвели на буйных наркоманов неизгладимое впечатление. Оба сделались, как шелковые. Старший полицейский отрекомендовался лейтенантом Францем Моузе, деловито взял инициативу. У посторонних проверили документы, осмотрели и прощупали визы, произвели тщательный фейс-контроль. Прослушали все «за» и «против». Лейтенант Моузе с важным видом кивнул, посочувствовал Басардину, который нашел в себе силы спуститься и дать требуемые показания, затем скрестил на груди руки и впился пронзительным взором в виновников торжества. Александр пытался что-то сказать. Гертруда пряталась за приятеля и глупо улыбалась. Полицейский наряд, к их счастью, не знал, что данными щенками уже интересуются. А лезть в базу посчитали излишним. Обычные семейные склоки. Полноватый сержант, удобно разместившись на диване, сочинял протокол. Старик соорудил скорбную мину, взял лейтенанта Моузе под руку, отвел в угол. Начал что-то грустно излагать, временами обращая взор то на гостей, то на приунывших «молодых». Лейтенант сочувственно кивал – видно, в здешних краях Басардин пользовался уважением не только «мирных» граждан.
Ситуация разрешилась. Сделав внушение бузотерам, полиция с достоинством удалилась. Молодые расслабились. Девица подбоченилась, с ненавистью воззрилась на Вадима. Внучок со злобной гримасой принялся гипнотизировать Павла. «Юдише швайн…» – процедили кривые губы. Фельдман подскочил, чтобы врезать точно в лоб.
– Хватит! – рявкнул старик.
Настала тишина. Оцепенение навалилось. Настенные часы показывали половину первого. Немая сцена. Застыла Клара Леопольдовна со шваброй наизготовку. У Хольгера дрожали губы, он не замечал, что оторвана пуговица на жакете. Полина Юрьевна сидела в кресле – готовая покойница, с черным лицом, вены на руках вздулись от напряжения.
Внук в сердцах сплюнул, схватил девицу под локоть, потащил в глубину холла, где за лестницей виднелись несколько дверей.
– Спасибо, дорогие соотечественники, за помощь, – криво усмехнулся Басардин, – Нет, действительно, я очень признателен. Так не хотелось вам говорить, что мой внук, помимо прочих недостатков, еще и наркоман. Пусть посидят в своей комнате, не будем их пока гнать. Но долго я их присутствие не потерплю…
– Дай им денег, Анатолий, – слабым голосом произнесла Полина Юрьевна, – Это становится невыносимым, он неисправим. Только неприятностей с полицией в этом доме не хватает…
– Может, продолжим нашу беседу, Анатолий Павлович? – вкрадчиво сказал Фельдман.
– Продолжим, конечно, – вздохнул Басардин, – Только если позволите, я немного отдохну, а потом – добро пожаловать в мой, так сказать, Studierzimmer…
Оцепенение нарастало. Старик, держась за перила, поднялся вверх. За ним ушла Полина Юрьевна – сгорбленная, постаревшая. Рассосались Хольгер и Клара Леопольдовна. Фельдман взялся за сотовый телефон, начал названивать Гюнтеру, при этом ревниво поглядывал на Вадима. Пришлось, кряхтя, выбираться из кресла. Он отправился в сад. Охранник приветливо улыбнулся, что-то сказал. Вадим кивнул, пожал плечами, тоже улыбнулся. Он бродил по аллеям позади дома, наслаждался тишиной, приятными цветочными ароматами.
– Чертов Гюнтер, – вырос за спиной, как черт из табакерки, Фельдман, – Он вчера вечером не вылезал из пивной. Подцепил белокурую «Гретхен», теперь не может выставить ее из номера. Но тему Шлаузе обещал проработать.
Они молчали несколько минут, угрюмо созерцая цветущее садовое хозяйство. Осадок на душе становился густым и откровенно гадостным. Дружно посмотрели друг на друга, зашагали в дом. Посторонился охранник.
В холле царила какая-то предвзятая тишина. Настенные часы показывали начало второго, куда девалось время?
– Ты уверен, что в этом вшивом королевстве все неладно? – пробормотал Вадим, – Я слышал, что опасность подстерегает в первую очередь тех, кто ее боится.
– Бернард Шоу, – уточнил Павел, – Плохой афоризм. Бояться нужно всегда. Только идиот не боится. Особенно когда предчувствия бьют ключом…
На лестнице им встретился пожилой датчанин. Тактично посторонился, уступая дорогу. Его лицо было бледным (у всех живых в этом доме бледные лица).
– Все в порядке, Хольгер?
– А что должно быть не в порядке? – скрипнул дворецкий.
– Господин Басардин отдыхает?
– М-м… видимо, да, – дрогнула жилка на мучнистом виске, – Вы сами видели, как господин Басардин отправился к себе наверх…
Беспокойство усиливалось. В коридоре им попалась Клара Леопольдовна. Она тащила, держа перед собой, как божий крест, горшок с засохшей фуксией – закусила губу от усердия, капля пота свисала со сбившейся на лоб седой пряди. Мужчины расступились, женщина прошла.
– Вы откуда, Клара Леопольдовна? – спросил Фельдман.
Женщина не ответила, покосилась через плечо. Засохшая фуксия, если память не изменяла, произрастала в конце коридора, рядом с окном, выходящим в сад. Дверь в хозяйскую спальню была закрыта. Фельдман вкрадчиво постучал.
– Да? – раздался сухой голос.
Старость – не радость. Женщина в полуразобранном виде, разменявшая восьмой десяток – зрелище не для слабохарактерных. Время всем воздает… Полина Юрьевна, в махровом халате, наброшенном поверх пеньюара, с распущенными волосами, обострившимся землистым лицом, сидела в старомодном кресле, чем-то смахивающем на электрический стул, равнодушно смотрела на посетителей. Несколько мгновений назад она перебирала стопку пожелтевших конвертов – старых, советских времен, с двухцветной каймой авиапочты.
