Абель Шевале - Зверь из Жеводана
Конец 1765 года был воистину ужасен не только из-за убийств, творимых Зверем, но и из-за неурожая. Сама природа, казалось, ополчилась против нас: лето было страшно дождливым, а зима оказалась на диво морозной, снежной, суровой. Жюльена, ставшая в срок матерью, продолжала исчезать из дома. Она уходила еще до полудня, а возвращалась чуть ли не за полночь, и даже Жанту начал беспокоиться.
В Рождество, 25 декабря, я после полудня отправился в Жюлианж. Дом Жанту и Жюльены стоял чуть в стороне от деревни. Я прошел через Сен-Прива и Вилар, в которых даже в этот праздничный день царила гнетущая тишина. С неба сыпался колючий снежок, переходивший иногда в довольно крупный град. Люди сидели по домам, но сами дома с наглухо закрытыми ставнями казались слепыми, глухими, заброшенными и нежилыми. Ни единой полоски света не пробивалось из-за плотно закрытых и, очевидно, для надежности припертых изнутри поленьями дверей.– Не слышно было и радостных криков, веселых песен за этими дверями... Порой залает собака, замычит корова, заблеет овца... Видно, Рождество праздновали только обитатели хлевов и конюшен.» Дойдя до горы Вашрес, я наткнулся на Жанту.
Он был смертельно бледен. Его обычно круглое и добродушное лицо вытянулось и осунулось, а в больших навыкате глазах застыли тревога и тоска. Он сказал, что Жюльена ушла из дома накануне якобы для того, чтобы исповедаться, и так и не вернулась. Ее никто не видел в церкви, похоже, она вообще не была в Жюлианже... Жанту дошел вместе со мной до порога нашего дома. Мы ничего не сказали ни моему отцу, ни моей матушке об исчезновении Жюльены. На следующий день, а также и через день я навещал Жанту в надежде услышать утешительные известия, но мой шурин, бродивший все эти дни по горам как неприкаянный, не мог сообщить мне ничего обнадеживающего. Жюльену никто нигде не видел. Она пропала бесследно. Я не хочу и не умею впадать в ненужную патетику. Увы, правда-истина проста и понятна! Нам не суждено было больше увидеть Жюльену... При мерно в течение недели люди находили то тут, то там в узком овраге между Жюлианжем и Лорсьером куски человеческой плоти, кости, обрывки одежды. Останки были обезображены настолько, что опознать жерту не представлялось возможным. Мельник из деревушки Феролет нашёл в ручье около запруды то, что было когда-то рукой и ногой, все кости были переломаны, а плоть изгрызена. Голову же так и не нашли... Фрагменты тела были столь малы, что кюре из Жюлианжа счел их недостаточными для установления личности погибшей, так что обряда погребения не было и официального свидетельства о смерти Жюльены не составили. В архивных документах я нашел запись о том, что «21 декабря девица Мург из Марсийяка была растерзана Зверем, о чем свидтельствует акт о погребении; в то же самое время Зверь сожрал молодую женщину из Жюлианжа, от которой, как явствует из одного документа, остались и были найдены лишь руки, а по другому – руки и ноги да несколько клочков ее платья, но тело было столь обезображено, что священнослужитель из Жюлианжа не счел возможным составить свидетельство о смерти».
Жанту с малышом переселился к нам. Как только он со своей живой ношей переступил цорог нашего дома, Жанна пришла в себя. На следующий день она уже ухаживала за младенцем с нежностью и ловкостью опытной мамаши. Жанна выздоровела и телом, и душой, как только у нее на руках оказался ребенок Жюльены. Через десять лет Жанту женился на ней, но, к несчастью, еще через год она умерла, не доносив своего собственного ребенка. Нельзя сказать, что смерть Жюльены потрясла нас так, как порой потрясает гибель кого-либо из близких человека иного склада ума. Мы не сразу осознали, что это конец. В течение долгих недель мы ждали, что она вот-вот вернется, и продолжали надеяться... Она была неповторима, несравненна, моя Жюльена, такая отважная, решительная, уверенная в себе, такая непохожая на других! Она так близко подошла к разгадке тайны Зверя, что, казалось, само Провидение предназначило ей сорвать с чудовища маску и обнаружить его логово... Она когда-то сказала: «Либо я убью Зверя, либо он убьет меня». В течение какого-то времени судьба, казалось, была к ней благосклонна, и я сначала долго не мог поверить в то, что она сменила милось на гнев и покарала бедняжку. Осознание потери приходило к нам постепенно. Жюльена не исчезла из нашей жизни внезапно, как бывает при обычной смерти, нет, она как будто медленно отступала в темноту и становилась невидимой. Когда я все же понял, что она больше не вернется, я все еще продолжал надеяться на чудо! Сотни раз мне казалось, что она окликает меня и что-то говорит. Даже сейчас, на склоне лет, она иногда является мне.
Из всех нас тяжелее всего переживал утрату отец. Несомненно, он упрекал себя за то, что был столь суров по отношению к Жюльене, за то что слишком строго судил ее. В ту зиму он на глазах постарел лет на десять. Он часто теперь сидел, уставившись в одну точку, ничего не слыша и не видя. Иногда он начинал делать какие-то странные движения, будто старался устранить с пути какое-то препятствие... Порой с его уст слетали какие-то бессвязные восклицания... Ни разу отец не попытался объяснить самому себе причины гибели Жюльены, докопаться до истины, выяснить обстоятельства, сопутствовавшие ее смерти. Казалось, тайна Зверя стала ему совершенно безразлична. Когда же с ним заговаривали на эту тему, расспрашивали, его ответы были столь невразумительны и странны, что я даже начал думать, что он сошел с ума, хотя, быть может, он вовсе не был безумцем, а напротив, был един.ственным мудрецом среди нас...
– Чтобы узнать,– говорил он,– надо было бы все начать сначала, но никто никогда этого не делает...
Однажды, когда я заговорил об Антуане Шателе, о его суке, о егере Пелисье, строя всякие предположения, он сказал:
– Ты все мелешь и мелешь языком... Хочешь мельницей стать? Болтун!
А в другой раз, когда я в сотый раз принялся вслух рассуждать о том, что такое есть Зверь, один он или несколько, откуда он взялся, отец пробормотал:
– Объясняй, объясняй... Пьяному крепче спится.– порой отец напевал какие-то странные куплеты, в которых иногда можно было обнаружить некий тайный смысл: «Тебе скажут, что Зверь мертв, а он, глядь,– стоит у порога». Но вернемся к изложению хода событий. Увы, у меня нет слов, чтобы передать, какое страшное горе навалилось в ту зиму на всех обитателей нашего Богом забытого уголка! Я уже устал рассказывать об этой кровавой бойне!
Итак, в феврале 1766 года были убиты две девушки, пасшие коров, а молодая мельничиха была буквально разорвана на части. Затем Зверь напал на маленького мальчика, но того спасли обычно тихие и мирные буренки. И все это произошло, как и пел в своих песенках мой отец, прямо у порога нашего дома, в Жюлианже и Лорсьере. В начале марта, числа четвертого, на склоне горы Монмуша Зверь схватил и утащил 12-летнего мальчика, коего позже нашли мертвым, с перерезанным горлом, но не изгрызенным и даже без следов укусов. Через десять дней прямо у нашего дома, метров на 500 повыше по склону, Зверь напал на маленькую Марию Бомпар, и хотя её отец долго преследовал хищника в темноте, спасти дочку несчастный не сумел. На следующий день он нашел обезображенный труп малышки на крутом склоне Монграна, обращенном к Ликоне. Чудовище вспороло девочке живот и выгрызло внутренности. В конце апреля до нас дошли слухи о том, что Зверь объявился около Клавьер-ан-Монтань, у подножия северного склона Маонмуше. Рассказывали, что маленькая Маргарита Лебр, 6-7 лет от роду, проходила вместе с сестрой по имени Изабель около леса Поз. Неожидланно из зарослей выскочил Зверь и набросился на Маргариту.
