Джинн Калогридис - Дети вампира
Фрау Бухнер говорила приятным, немного дрожащим от старости голосом. Глядя на Яна, она расплывалась в улыбке и все повторяла, что никогда еще не видела столь очаровательного малыша.
– Который очень тоскует по своей бабушке, – подхватила Жужанна, светясь материнской гордостью.
Она сидела рядом с немкой, а я – напротив. Окно еще не успели зашторить, и я время от времени бросал взгляд на видневшуюся вдали темную ленту Дуная, окаймленную россыпью огоньков.
– И как же зовут это чудо? – спросила наша гостья.
– Ян, – все так же гордо ответила Жужанна, будто она сама выбирала ему имя.
– Ян, – повторила немка. – Хорошее имя. А в наших краях тебя, малыш, звали бы Иоганном.
– Ома[16], – проворковал Ян, протягивая к ней ручонку.
В ответ фрау Бухнер улыбнулась и тоже протянула руки, однако Ян сразу же отпрянул и крепче вцепился в Жужанну. Думая, что малыш стесняется, добрая немка чуть-чуть пододвинулась к нему, но стоило ей приблизиться, как у Яна началась откровенная истерика, он не позволил фрау Бухнер дотронуться даже до своего золотистого локона. Все это время малыш глядел на старуху широко раскрытыми холодными глазами – глазами кобры, подчиняющейся воле заклинателя.
– Ома, – снова произнес своим нежным голоском Ян.
Я невольно улыбнулся. Фрау Бухнер вопросительно посмотрела на меня.
– По-голландски это значит "бабушка", – объяснил я. – Вы напоминаете малышу его бабушку.
Мои слова фрау Бухнер восприняла как комплимент и вся засияла.
– Ах ты, мой маленький голландец! Да, дорогой, я – ома, и у меня тоже есть внучата.
Немка опять протянула к нему руки и, конечно же, безуспешно.
Воспользовавшись моментом, я шепнул Жужанне:
– Как такое возможно? Два дня назад он был при смерти.
Сейчас, описывая эту сцену, я понимаю: в глубине души я прекрасно знал ответ на свой вопрос. Но рядом с Жужанной все, что рассказывали мне Аркадий и мама, полностью забывалось. Я попадал в прекрасный, фантастический мир, в котором не бывает боли и зла и в котором мы с Яном были необычайно довольными и счастливыми спутниками Жужанны, стремящимися поскорее попасть в Трансильванию.
– О чем это вы? – спросила фрау Бухнер, прислушиваясь к нашему разговору.
Жужанна одарила малыша ласковой материнской улыбкой и погладила его по головке.
– Наше сокровище прихворнуло в пути. Но, к счастью, все быстро прошло. Сегодня Ян совсем здоров.
Фрау Бухнер понимающе кивнула. Все это было ей хорошо знакомо.
– Скажу вам, что с малышами всегда так. То вдруг у них сильнейший жар, и начинаешь опасаться за их жизнь. А проходит день-другой, – она прищелкнула пальцами, заинтересовав Яна необычным звуком, – они уже поправились и готовы играть.
Она наклонилась к малышу. Распятие на золотой цепочке закачалось из стороны в сторону.
– Правда, моя крошка?
Фрау Бухнер собралась было погладить Яна по голове, на что малыш ответил громким хныканьем. Между тем взгляд его так и впился в кудахчущую немку.
– Ай, какие мы стеснительные. Или ты меня боишься?
Хотя фрау Бухнер продолжала улыбаться, столь недружелюбное поведение ребенка раздосадовало ее.
– Думаю, он боится вашей цепочки, – с неожиданным металлом в голосе подсказала ей Жужанна.
Немка недоуменно поглядела на цепочку и крест.
– Моей цепочки?
Она повертела крест в руках, затем снова взглянула на Яна.
– Маленький мой, что ж тебя так напугало? Или ты боишься блестящих штучек? Да?
Жужанна следила за фрау Бухнер хищным взглядом тигрицы, заботящейся о пропитании для своего детеныша.
– Возможно, малыша пугает блеск.
– Чего тут бояться, радость моя?
Двумя пальцами фрау Бухнер приподняла цепочку. Распятие оказалось совсем рядом с округлившимися от ужаса глазенками Яна. Он закричал и уткнулся в плечо Жужанны, которой тоже стало не по себе, но она изо всех сил старалась это скрыть.
– Глупышка, это просто золотая фигурка, – продолжала уговаривать малыша старуха. – Смотри, как она красиво блестит. А знаешь, кто это? Это наш Господь Иисус, распятый на кресте.
– Снимите цепочку, – потребовала Жужанна.
– Что? – переспросила ошеломленная фрау Бухнер.
– Снимите цепочку!
Жужанна впилась глазами в немку. От ее взгляда даже у меня по спине поползли мурашки. С лица фрау Бухнер мгновенно исчезло умильно-восторженное выражение. Сжав пальцами распятие, она приподняла тяжелую цепочку и, пыхтя, сняла через голову свое украшение. Цепочка оказалась у нее в руках. Золотая фигурка Иисуса беспокойно раскачивалась в воздухе.
Жужанна поморщилась и отодвинулась от фрау Бухнер, загораживая собой ребенка. Зрачки ее глаз сузились, а лицо превратилось в гипсовую маску, под которой – это длилось не больше мгновения – мне вдруг открылось нечто жуткое и отвратительное. Я не могу подобрать слов, чтобы описать увиденное.
Я застыл на месте, зная, что сейчас произойдет, и не понимая, откуда мне это известно. Золотой крест с распятым Христом продолжал раскачиваться, приводя Жужанну в бешенство.
– Убери это,– прорычала Жужанна.
Я не знал, к кому было обращено ее повеление: ко мне или к фрау Бухнер. Жужанна открыла рот (правильнее будет сказать – раскрыла пасть), обнажив ряд ровных белых и необычайно острых зубов. Мне они показались заточенными кольями, ожидавшими свою жертву. Я уже видел этот ее оскал – в тот страшный вечер, когда она убила малыша.
Я поспешил отвернуться и закрыл глаза.
Слабо звякнула упавшая на пол цепочка. Я не выдержал и снова открыл глаза. Фрау Бухнер отрешенно глядела перед собой. Ее рука оставалась разжатой. Цепочка с распятием валялась у меня под ногами.
– Ома! – радостно заверещал Ян.
Немка очнулась и заулыбалась, видя, как малыш сам просится к ней на руки.
– Ома!
– Уф-ф! Осторожнее, радость моя, не упади.
Фрау Бухнер светилась от счастья, а Ян уже полз по ней, как мартышка по дереву. Он обвил ручонками ее шею и спрятал личико в складках старческой кожи. Фрау Бухнер погладила Яна по спине и обернулась к Жужанне, намереваясь ей что-то сказать. В это мгновение лицо немки сморщилось от боли и она тихо вскрикнула:
– Ай!
Схватив малыша, фрау Бухнер попыталась оторвать его от себя, но в следующую секунду ее руки безжизненно опустились. Взгляд бедной женщины вновь сделался бессмысленным, и она затихла, раскрыв в немом удивлении рот.
Жужанна, привалившись спиной к диванной подушке, наблюдала за этой сценой. Полуопущенные веки слегка подрагивали. Чувствовалось, что она довольна своим "ангелочком". От ужаса я буквально примерз к месту. В купе стало тихо, если не считать стука вагонных колес и чавканья насыщающегося Яна. Его пальчики то хватались за черное шелковое платье фрау Бухнер, то сжимались в кулачки. Совсем как у младенца, сосущего материнское молоко.
