Соболева Соболева - Безумие зверя
— Ты обещал ответить на мой вопрос, — голос Ника был хриплым, словно доносился издалека, — она жива?
— Если это можно назвать именно так, если ты спрашиваешь о теле, то возможно истерзанное, изнасилованное и разорванное на части, оно все же вернулось к способности функционировать. А ее душа? …Этого мы все еще не знаем, твоя жена, — Влад подчеркнул эти два слова, — все еще без сознания. Влад услышал скрип зубов, но даже не обернулся. Он знал, что это удар ниже пояса. Но не смог удержаться не смог не уколоть побольнее. Внезапно Ник резко развернул его к себе и прорычал:
— Убей меня! Убей меня сейчас! Руки князя дрожали, он сунул Владу кинжал и приставил лезвие к своему сердцу. Серое лицо исказилось до неузнаваемости, а в глазах дикая пустота, мертвая пустота… Влад отбросил руку брата:
— Нет! Живи! Я живу с этим, и ты живи! Слишком просто умереть и уйти от боли. Пусть она будет твоим спутником вечно. Твоим упреком! Твоим личным адом!
— Жестоко, но справедливо, — ответил Ник и уронил кинжал, — умереть слишком просто для такого чудовища как я. Влад почувствовал, как в нем закипает волна ярости, гнева на них обоих. Он вцепился в плечи брата:
— Я хотел тебя убить, когда увидел, что ты с ней сделал. Но это я виноват. Я позволил. Я дал ее тебе на растерзание, это я совершил самосуд, а ты был моим орудием и я живу с этим. Так что Марианне решать прощать нас или придать обоих забвению, и я приму любое ее решение, и ты примешь!
— Где она?
— Там где ты ее не найдешь, так же как и я! Не найдешь пока она сама не захочет тебя увидеть если захочет смотреть в лицо своего палача! А если не захочет, то ты никогда ее больше не увидишь, а посмеешь — тогда я убью тебя лично! Ник сжал запястья Влада.
— Я не буду искать. Я вообще больше не буду ее искать. Ей будет лучше без меня.
— Лучше без тебя? И это все? Это все что ты можешь мне сказать? Ты, как зверь, растерзал мою дочь, ты изорвал в клочья мою девочку, а теперь ты говоришь просто, что ей будет лучше без тебя? Ты думаешь, ей когда-нибудь станет лучше? Ты, правда, так думаешь? Ник стиснул руки Влада и прорычал:
— А что ты хочешь услышать? Что мне больно? Что я сожалею? Что я хочу вымаливать прощение на коленях? Хочешь, чтобы я кричал, что мое сердце обливается кровью? Этого ты хочешь? Все это пустые слова и я тебе этого не скажу! Я не буду защищаться, я не буду оправдываться! Да, я зверь! И, я сделал это, потому что люблю ее! Я ее люблю! Тебе этого не понять! Ты думаешь, мне легко смотреть тебе в глаза?! Думаешь, я смогу жить с этим дальше, как ты сказал? Я буду не жить, а подыхать каждый день снова и снова, и ты знаешь, я буду наслаждаться этой агонией! Слова — воздух, ничего они не стоят! Я не посмею к ней приблизиться, я не посмею смотреть на нее, потому что для нее я — убийца и это ничто не изменит: ни слова о прощении, ни мои мольбы! Уходи, Влад, не можешь добить — просто уходи и оставь меня в покое! Это было похоже на истерику, без слез и криков, на сумасшествие и Влад ударил Ника по лицу, дал ему пощечину!
— Уходить? Чтобы ты жалел себя, принимал наркоту и погружался в свой дурман, наслаждался своим горем и самобичеванием?! Нет! Я не уйду! А ты, ты возьмешь себя в руки и поможешь мне отомстить тем, кто с нами это сделал! Слышишь?! Посмотри на меня! Наш отец мертв, и больше не кому помешать нам перегрызть друг другу глотки, и есть те, кто этого ждут! Я не хочу, чтобы они победили! Ник трясся от напряжения, казалось все вены полопаются на его лице, глаза стали черными без блеска, черными как ночь.
— Возьми себя в руки! Ради нее! Мы должны их найти и отомстить, найти по горячим следам и без тебя я не справлюсь.
Казалось, Ник его не слышит, он стиснул челюсти и весь трясся как в лихорадке. Влад тряхнул его, а потом снова ударил по лицу. И еще раз, пока Ник не упал на колени, потом на пол его рот открылся в немом крике. Влад склонился к нему и резко привлек к себе.
— Мы оба виноваты. Оба… оба виноваты. Посмотри на меня. Все… все кончено, она жива, а мы должны отомстить. Горевать потом будешь!
Ранее…Он сидел в снегу, одинокое черное изваяние посреди белой пустыни. Его длинные волосы закрыли лицо, а пальцы мели ледяные комья.
— Что ты наделала?! Я думал, что большей боли ты мне уже не можешь причинить, я думал, что страдать сильнее я уже не способен. Ты убила меня, ты похоронила меня живьем. Ты содрала с моего сердца кожу до мяса. Ты превратила меня в безумного зверя в душе которого мрак и ненависть. Я знал, что убью тебя что рано или поздно. А сейчас? Что мне делать сейчас? — Ник закричал в темноту, а в ответ лишь шелест голых веток.
— Как я буду жить дальше без тебя? Как я буду смотреть на солнце, если ты его больше не видишь? Зачем все это без тебя?…Нет, я убил не тебя, я убил себя. Я спрашиваю, люблю ли я тебя? Нет, я тебя не люблю… я тобой живу, я тобой брежу, я болею тобой как самой жуткой смертельной болезнью. Любовь ничтожное слово, оно ничто по сравнению с тем, что я чувствую к тебе. Где ты сейчас? Подскажи мне…Давай! Мучь своего убийцу, стань моим проклятьем. Не смей меня покидать! Слышишь, не смей! Я не отпускал тебя! Он поднял глаза на небо и закричал:
— И не надейся, что я оставлю тебя в покое. Я достану тебя даже в аду! Ты мояяяяя! Одинокая фигура так и осталась на снегу до первых лучей солнца потом князь встал и шатаясь пошел в дом. Он поднялся в спальню и упал на постель. Им овладело странное оцепенение похожее на медленную агонию. Когда разум отказывается подчиняться, а тело все еще живет по инерции. Он перерезал все телефонные провода в доме, он уволил почти всех слуг и сжег комнату в которой держал Марианну. Теперь его боялись даже слуги-вампиры. По дому бродил сам дьявол. Он обходил комнаты и везде зажигал свечи, а иногда когда слуги по обычаю заходили к нему в спальню навести порядок, он выгонял их звериным рыком. Николас запретил, кого либо пускать в дом. Все время он проводил или в спальне или в кабинете возле открытого окна, иногда он говорил сам с собой.
— Нет, ты не умерла… я чувствую, что ты жива, меня еще не тянет туда, за тобой, значит ты здесь. Тебя спрятали, укрыли от меня, увезли подальше и правильно сделали, я бы добил тебя, Марианна, рано или поздно обязательно бы добил. Когда пришел Влад, Николас уже не помнил, когда последний раз охотился или выходил из дома. Приезд брата его обрадовал. Может быть, Влад убьет его. Все станет по-прежнему, и Ник сможет получить долгожданную свободу. И Влад убил. Не просто убил, он опустил его в чан с кипящим маслом. Николас смотрел на экран компьютера и не замечал, как режет собственные пальцы, все сильнее сжимая в руках лезвие кинжала. Непроизвольно, стараясь физической болью унять душевную. Жуткая картина складывалась сама собой, словно возвращала назад и заставляла вспоминать, повергая в пучину еще большей боли. Вот она, с маленьким ножом в дрожащих руках, приставила к горлу сверкающее лезвие, Ник скорее угадывал, что она говорит чем слышал. А потом лезвие полоснуло шею и Ник вскочил с кресла, застонал как от боли, словно почувствовав, как сталь входит в нежную плоть. Дальше он уже смотрел стоя, не в силах пошевелиться и оторвать глаза от экрана. Только один кадр сводил его с ума все больше и больше, он перематывал его снова и снова истязая себя читая по ее потрескавшимся пересохшим губам:. «Ник, где же ты? Не дай мне сломаться дай мне силы выдержать» Не дал… он сломал ее сам. С каким наслаждением он истязал ее, придумывая пытку поизощренней и слова побольнее, а потом распалялся еще больше видя как она страдает и сомневаясь в этих страданиях. Ник искал и искал способ причинить боль сильнее чем чувствовал сам. Мелисса, унижения, и итог он совершенно обезумел. Ник просмотрел пленку до конца. Сейчас он еще не понимал, что именно все это значит, он знал только одно что ЕГО Марианна не убивала Самуила и ЕГО Марианна не изменяла ему с Беритом. Тогда кто это адское создание, принявшее ее облик? Нику казалось он сходит с ума. Хуже стало, когда Влад ушел, а в голове пульсировали слова: «если ты спрашиваешь о теле, то возможно истерзанное, изнасилованное и разорванное на части, оно все же вернулось к способности функционировать. А ее душа?». Ее душу забрал Николас. Он рвал эту душу зубами, руками, он выжигал на этой душе кровавые шрамы. В ту страшную ночь он и сам не понял, как все произошло. Он помнил свои окровавленные руки, он помнил красную пелену перед глазами и извивающееся в агонии хрупкое тело, которое он пронзал своей раскаленной плотью как кинжалом. В ту ночь не было плотского желания, лишь желание унизить растоптать и уничтожить. Перед глазами другие кадры другая постель и там его юная, его любимая жена отдается демону, раскрываясь навстречу грубым ласкам. Если демону можно, то почему нельзя ему? Ник никогда и ни с одной женщиной не делал то что сделал с той, которую любил. Даже с жертвами, всегда по их согласию, пусть под гипнозом, но лишь в наслаждении. Он испытывал экстаз, когда мог управлять их телами, а здесь им управлял сам дьявол. Ник никогда не был склонен к содомии, он считал этот способ унизительным как для себя, так и для партнерши, но тогда зверь взял под контроль все его существо. Это был способ подчинить своей власти, оставить клеймо, оставить свою печать. Последнюю печать на ее теле.
