Евгения Микулина - Женщина-VAMP
Мне, если честно, эта история напоминает дикий случай, который какое-то время назад муссировала желтая пресса, – про то, как столкнулись на поле два футболиста, разодрались в кровь, и их кровь перемешалась. А один из них был ВИЧ-инфицирован и заразил другого. Жуткая история – но, ей-богу, есть в ней что-то схожее с обращением моего босса.
Откуда уж взялся в Шотландии этот старший вампир со своими товарищами, что они там делали – об этом Грант не рассказывает. Может быть, не знает: он, как я понимаю, слинял от своего создателя при первой же возможности. Шотландцы – народ свободолюбивый, им какая-то там кровь не указ… От создателя Грант ушел, но к своему клану, конечно, вернуться уже не мог. Он жил поблизости, прячась в горах и питаясь животными. Жил, пока не умерли от старости его мать, а потом жена. Пока не встали на ноги его сыновья – у него их было двое. Он следил, чтобы у его семьи, у его клана все складывалось хорошо. Защищал их от любых напастей. Кто-то, как он говорит, даже видел его однажды в тени гранитных валунов. Видел и узнал в нем легендарного воина, который пал в бою, но не был похоронен, так как тело его исчезло, и потому, по местным поверьям, вечно бродит близ деревни – добрым и всесильным духом, оберегающим покой клана.
А потом, когда Гранту уже нечего было делать дома, он ушел – отправился странствовать. Но это, как он всегда говорит с усмешкой, уже «отдельная история».
Иногда я задаюсь вопросом – зачем Грант Хэмилтон рассказал мне историю своего обращения, да еще так подробно? Намекал на что-то?
Марина не рассказывает мне историй – она только изредка обмолвится о чем-то, что помнит или чему была свидетельницей.
Она слишком многого мне не рассказывает. И я, наверное, никогда не узнаю, почему. Потому, что охраняет от неприятного? Или потому, что думает про себя: Влад – явление временное. Зачем мне тратить на него душевные силы?
Кино закончилось – на удивление оптимистично, надо сказать: дом у героев сгорел, зато между ними установилось наконец взаимопонимание. Все так же лежа в кольце моих рук, Марина меняет позу – она поворачивается ко мне и поднимает лицо, подставляя губы для поцелуя. Я прикасаюсь к ее холодным губам, и меня мгновенно бросает в жар. Я стаскиваю резинку с ее волос и вижу, что у меня дрожат пальцы.
То, как она на меня действует, – словами не опишешь. Ее поцелуями, ее прикосновениями, ее близостью невозможно насытиться, сколько ни целуй ее, сколько ни находись с ней рядом. Она обнимает меня – ее прохладные руки гладят мою спину, стаскивают с меня майку, расстегивают мои джинсы, и у меня пересыхает во рту. Я чувствую, как ее холодное, морозное дыхание смешивается с моим, но, вместо того чтобы остудить меня, оно только усиливает жар. Жажду.
Да, именно так это называется. Жажда. Неутолимая, жгучая – как в кошмарном сне про пустыню, когда видишь перед собой воду, пытаешься пить, но она утекает сквозь пальцы. Так, наверное, чувствовал себя Тантал в царстве мертвых – видел перед собой серебристую влагу, но не мог до нее дотянуться.
Неужели жажда, с которой живет Марина, такая же?
Должно быть, это просто невыносимо.
Что же мне сделать с собой, чтобы не причинять ей страданий?
Как же нам с ней быть?
Я лежу на ковре и смотрю на нее снизу вверх. Ее глаза прикрыты, она закусила губу. Ее лицо – словно древняя магическая маска, оно нечеловечески красиво, и оно немного пугает. Она двигается надо мной, такая легкая, невесомая, сосредоточенная, она словно затаила дыхание – она ждет чего-то внутри себя.
А потом она вздрагивает, и с ее губ срывается короткий стон.
Она открывает глаза и смотрит прямо в мои расширенные зрачки:
– Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю.
И, как обычно, я больше не принадлежу себе – я весь растворяюсь в ней. Как будто она выпила меня без остатка – досуха. Мне кажется, что я только что умер – и воскрес. Как обычно – потому что это происходит всякий раз, когда мы занимаемся любовью. Но привыкнуть к этому, конечно, невозможно… Всем бы такое «обычно».
Жажда не мучит меня – сейчас, сию минуту. Но я знаю, что она вскоре вернется.
Я притягиваю Марину к себе. Она мирно, расслабленно лежит у меня на груди, такая холодная рядом с моим разгоряченным телом, и я чувствую, что она улыбается. Но я знаю, что на самом деле она не расслабляется. Не позволяет себе расслабиться. Не может позволить.
Иногда я думаю – может, лучше было бы, если бы она меня убила? Тогда мы бы оба не мучились.
Я закрываю глаза и глажу ее по волосам. Несколько минут мы лежим тихо – счастливые. А потом тишину разрывает гнусное пиликанье моего мобильного телефона. Черт! Когда я уже научусь отключать его, находясь я с Мариной? Или хотя бы мелодию звонка сменю и поставлю что-нибудь нормальное вместо этого мерзкого писка?
Я понятия не имею, где мой телефон, и бессмысленно шарю рукой, пытаясь нащупать его в джинсах – они лежат ближе всего. Я как пьяный, который ищет ключи под фонарем, потому что там светло… Может, людям надоест, и они прервут звонок? Фигли – телефон все трезвонит.
Марина поднимает голову и бросает быстрый взгляд вокруг себя:
– Он под диваном.
С благодарной и виноватой улыбкой я наконец дотягиваюсь до аппарата.
На дисплее высвечивается номер Любы – моей старинной подружки, той самой девушки, романчиком с которой я тщетно пытался когда-то заглушить свою безнадежную влюбленность в Марину. Черт! Это совершенно некстати… Пятница, вечер – если бывшая девушка звонит в такое время, значит, она наверняка надралась где-то и будет вести с тобой долгий бессмысленный разговор, добиваясь душевного тепла и/или одноразового секса. Я очень хорошо отношусь к Любе, но мне сейчас, мягко скажем, не до нее.
Марина видит имя на дисплее и кислое выражение моего лица. Она мягко улыбается:
– Ответь. С людьми надо быть вежливым. – Она встает – быстрым, едва уловимым гибким движением и, обнаженная, удаляется в сторону кухни: – Поговори, а я пока сделаю себе коктейль, а тебе вина налью.
Я смотрю ей вслед – я не в силах оторвать от нее взгляда – и одновременно нажимаю кнопочку с изображением зеленой телефонной трубки.
В голосе Любы звучит облегчение – оттого, что я наконец ответил. И раздражение – потому, что я слишком долго не отвечал. Она выпаливает:
– Слава богу! А я уже думала, что с тобой тоже что-то случилось. Ты на похороны завтра идешь?
– Чего? – Звучит не слишком вежливо, но отражает мое состояние. Я понятия не имею, о чем она. Может, она кому-то другому звонила?
Любин голос звучит теперь недоверчиво:
– Ты что, не знаешь, что ли?
– Что я знать-то должен? Какие похороны?
– Неужели тебе никто не сказал?
