Стивен Джонс - Вампиры. Антология
Он поднял крышку сундука. С левой стороны ему улыбнулась фарфоровая кукла Лолы, словно не подозревая о своем кошмарном окружении.
В сундуке оказалось еще два предмета. Обломок доски с прикрепленными кнопками открытками. Маленький черный гроб.
При виде гроба Вадим затрясся от страха и ярости. Глаза его наполнились слезами, он не смог удержаться от крика:
— Сука!
Она слишком хорошо знала его. Она обманула его. Опять.
За дверью что-то зашуршало, и он вздрогнул. Крыса. Или послышалось. Но он не верил ни в то, ни в другое.
Вадим хотел было схватить куклу и броситься прочь, но десятилетия гнева удерживали его. И любопытство. Он взял доску и осмотрел ее при свете фонаря. Открытки викторианских времен представляли собой наброски пастелью. Восемь картинок складывались в историю:
Женщина весело качается на качелях у веранды.
Приближается мужчина в плаще.
Мужчина целует женщину в шею.
Женщина лежит в гробу.
Женщина встает и присоединяется к мужчине.
Мужчина и женщина целуют мальчика в шею.
Мальчик лежит в гробу.
Мальчик поднимается, присоединяется к мужчине и женщине.
«Старомодная готическая повесть о семейном безумии», — подумал он. Ее, должно быть, передавали из поколения в поколение вместе с серебром. Но он не намерен завещать это своим детям.
Вадим осторожно положил доску обратно в сундук. Он взял куклу, запихнул ее в карман и уже приготовился навсегда покинуть эту тюрьму. Но что-то побуждало его заглянуть в гробик. «Ты когда-нибудь умрешь от любопытства», — часто повторяла бабушка Бенц. И он знал, что старуха намеревалась исполнить свое пророчество.
Он вытащил грубую деревянную коробочку, потряс ее, но не смог догадаться, что находится внутри. Коробка напоминала старомодный гроб, была меньше фута длиной, три дюйма шириной в самой широкой части. Жуткая черная миниатюра. Из глубин памяти к нему крались картины смерти: козодой, похороненный им когда-то точно в таком же самодельном ящичке; родители, погибшие во время пожара на ферме. Дедушка Бенц — кто знает, как умер он? Тела своей бабки Вадим не видел. Ни он, ни Лола не пришли на отпевание. И на похороны. «Если ты не видел тела, откуда ты знаешь, что человек мертв?» Эти слова бабка Бенц повторяла всякий раз, когда кто-то отправлялся в мир иной, и теперь ее слова не шли у Вадима из головы.
Вадим вставил в щель под крышкой ключ от машины и воспользовался им, как рычагом. Гроб был сделан из твердой березы, и он, осторожно действуя импровизированным ломиком, старался не повредить крышку. Воображение рисовало какие-то смутные образы, отвратительные видения — части тела, отсеченные у живых, сокрытые от дневного света, навеки заключенные во тьму, оставленные медленно разлагаться и засыхать.
Крышка поднялась на четверть дюйма. Он обливался потом. Внезапно время словно остановилось, и жизнь замерла. Безнадежная бесконечность. Вечность, которой он всегда страшился, выпустила свои когти где-то на границе его сознания.
Смысла медлить не было, и Вадим отбросил прочь всякие сомнения. Напротив, он сделал попытку отвергнуть наследство бабки — последней из череды его предков. Этот дар он оставит гнить здесь, у корней этого дома. Все это закончится на нем и Лоле — последних отпрысках семейства, жизнь которого была пыткой.
Он рванул крышку. Подвал превратился в ледяную могилу.
— А чего ты ожидал? — выругал он себя, и голос его в пустом помещении прозвучал странно и мертво.
Внутри коробочки лежал заостренный деревянный колышек. Для кого она приготовила это? Она заставила его дойти до этой ступени — точно так же она когда-то заботливо вскармливала в его душе темные, дикие инстинкты. Он запрокинул голову назад и засмеялся — смеялся, пока из глаз не хлынули слезы, а смех не превратился в вой приговоренного к смерти зверя, которым он себя чувствовал. Царапанье за металлической дверью привело его в чувство.
Вадим вытащил колышек и, бросив гроб обратно в сундук, захлопнул крышку с тяжелым, похоронным звуком, мрачно прозвучавшим в тишине. Но он не знал, что теперь следует делать. Он отбрасывал возможности одну за другой — он не знал, какая из них означает подчинение ее железной воле, а какая — сопротивление.
В ожидании, погруженный в мысли, прислушиваясь к звукам подвала, Вадим вертел в пальцах колышек, поворачивая острием то к себе, то от себя. К себе. От себя. Но сомнения недолго мучили его. Прошло несколько минут, и металлическая дверь отворилась сама.
Роберт Блох
Венгерская рапсодия
Перевод: Ольга Ратникова
Роберт Блох родился в Чикаго, но много лет жил в Лос-Анджелесе. Впервые он заинтересовался жанром хоррор в 1925 году, после того как увидел Лона Чейни-старшего в «Призраке Оперы». Узнав о существовании журнала «Weird Tales», Блох начал переписываться с одним из его сотрудников, писателем Г. Лавкрафтом, который посоветовал ему попробовать себя в художественной литературе. Остальное, как говорится, уже история.
Первое произведение Блоха было опубликовано в 1934 году; Блох писал многочисленные рассказы и быстро приобрел известность; к началу сороковых годов он выработал собственный стиль — смесь оригинального психологического ужастика и мрачного кладбищенского юмора. Несмотря на то что он является автором более двух дюжин романов, более четырехсот рассказов и многочисленных сценариев для телепрограмм и кинофильмов, его имя прочно ассоциируется с романом «Психо» («Psicho», 1959) и одноименным фильмом Альфреда Хичкока. В 1993 году, за год до смерти, писатель опубликовал увлекательную автобиографию «Once Around the Bloch» («Однажды в Блохе»).
Блох в течение многих лет писал бесчисленные рассказы о вампирах, и выбрать одно произведение для этого сборника оказалось сложнее, чем я ожидал. В конце концов я остановился на «Венгерской рапсодии» («Hungarian Rhapsody»), которую включали в антологии не так часто, как другие, более известные рассказы. Это прекрасный пример, иллюстрирующий паранойю, царившую в Америке в пятидесятых годах XX века, и знаменитый черный юмор Блоха.
Сразу после Дня труда погода испортилась, и обитатели летних коттеджей потянулись домой. К тому времени как Затерянное озеро начало затягиваться льдом, там остался только Солли Винсент.
Винсент был крупным, толстым мужчиной; ранней весной он купил зимний дом на берегу озера. Он все лето ходил в спортивных шортах кричащих расцветок и, несмотря на то что его никогда не видели охотящимся или ловящим рыбу, каждый выходной приглашал к себе множество гостей из города. Первое, что он сделал, купив дом, — это поставил перед воротами большую табличку с надписью «Сонова Бич». Это возбуждало немалое любопытство у прохожих.[17]
