Дин Кунц - Маска
«Господи, да что же, в конце концов, здесь происходит?» — недоумевала Кэрол.
Положив свою руку на руку Джейн, она остановила ее. Говоря ровным мягким голосом, она объяснила девочке, что все хорошо, что она в безопасности и ей необходимо расслабиться.
Глаза девушки перестали дрожать. Она откинулась на спинку кресла.
— Хорошо, — сказала Кэрол. — Я думаю, на сегодня достаточно, милая.
При помощи воображаемых часов она начала переносить девочку в настоящее.
Несколько секунд все шло нормально, потом вдруг Милли-Джейн вскочила со своего кресла, сбрасывая на пол блокнот, и швырнула фломастер через всю комнату. Ее бледное лицо вспыхнуло, и вместо безмятежности на нем появилась откровенная ненависть.
Поднявшись, Кэрол встала перед девушкой.
— Что случилось, милая?
В глазах девочки было безумие. Она стала яростно кричать, брызгая слюной:
— Скотина! Мерзкая тварь, это она виновата! Подлая сука!
Это был голос не Джейн.
Он казался непохожим и на голос Лоры.
Это был какой-то новый, третий голос, со своими отличительными чертами, и Кэрол предположила, что он не принадлежал и бессловесной Милисент Паркер. Она подозревала, что проявилась совершенно новая личность.
Девочка стояла напряженная как струна, сжав руки в кулаки и глядя в никуда. Ее лицо было искажено ненавистью.
— Мерзкая гадина, это она сделала! Это опять она!
Девочка продолжала истошно визжать, и половина выкрикиваемых ею слов были гнусной непристойностью. Кэрол попыталась ее успокоить, однако на этот раз все оказалось непросто. Еще около минуты она кричала и изрыгала проклятия. Но в конце концов, по настоянию Кэрол, она все-таки овладела собой. Крик прекратился, но ненависть с лица не исчезла.
Взяв девушку за плечи и глядя ей в глаза, Кэрол спросила:
— Как тебя зовут?
— Линда.
— Как твоя фамилия?
— Бектерман.
Кэрол не ошиблась, это была очередная личность. Она попросила девочку произнести свое имя по буквам.
— Где ты живешь, Линда? — затем спросила она.
— Сэконд-стрит.
— В Гаррисберге?
— Да.
Кэрол поинтересовалась насчет точного адреса, и девушка ответила. Это было всего в нескольких кварталах от Франт-стрит — того адреса, что давала Милисент Паркер.
— Как зовут твоего отца, Линда?
— Герберт Бектерман.
— А как зовут твою мать?
Вопрос возымел на Линду такое же действие, как и на Милли. Она тут же вышла из себя и вновь закричала:
— Сука! Господи, что же она со мной сделала! Мерзкая, подлая сука! Ненавижу ее! Ненавижу!
Потрясенная яростью, смешанной со страданием в голосе девушки, Кэрол быстро успокоила ее.
— Сколько тебе лет, Линда? — затем спросила она.
— Завтра у меня день рождения.
Кэрол нахмурилась.
— Я уже разговариваю с Милисент?
— Кто такая Милисент?
— Я по-прежнему разговариваю с Линдой?
— Да.
— И завтра у тебя день рождения?
— Да.
— Сколько тебе исполнится?
— Я не доживу.
Кэрол моргнула.
— Ты хочешь сказать, что ты не доживешь до своего дня рождения?
— Да.
— Тебе должно исполниться шестнадцать лет?
— Да.
— Сейчас тебе пятнадцать?
— Да.
— А почему ты боишься умереть?
— Потому что я знаю, что умру.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я уже умираю.
— Ты уже умираешь?
— Умерла.
— Ты уже умерла?
— Умру.
— Пожалуйста, поточнее. Ты говоришь мне, что ты уже умерла? Или ты хочешь сказать, что боишься умереть завтра?
— Да.
— Так что же все-таки?
— И то и другое.
Кэрол показалось, что она попала на «сумасшедшее чаепитие» в Страну Чудес.
— Почему ты думаешь, что умрешь, Линда?
— Она убьет меня.
— Кто?
— Эта сука.
— Твоя мать?
Девочка согнулась, схватившись за бок, словно ее ударили. Она вскрикнула, повернулась, сделала два неуверенных шага и тяжело упала. Оказавшись на полу, она все еще держалась за бок, дергала ногами, извивалась. Очевидно, ей приходилось терпеть невероятную боль. И хотя боль, конечно, была лишь воображаемой, для девочки она не отличалась от настоящей.
Испуганная Кэрол опустилась возле нее на колени и, взяв ее за руку, стала убеждать успокоиться. Когда наконец девушка расслабилась, Кэрол быстро вернула ее в настоящее и вывела из транса.
Джейн заморгала, посмотрела на Кэрол и провела возле себя рукой по полу, будто желая удостовериться, что глаза не обманывают ее.
— Фу, что это я здесь делаю?
Кэрол помогла ей встать на ноги.
— Ты, видимо, не помнишь?
— Нет. Я вам что-нибудь еще рассказывала о себе?
— Нет. Пожалуй, нет. Ты говорила мне, что тебя зовут Милисент Паркер, потом ты сказала мне, что твое имя — Линда Бектерман, но ты ведь не можешь быть и той и другой, да еще и Лорой в придачу. Так что я подозреваю, что ты не являешься ни одной из них.
— Я тоже так думаю, — ответила Джейн. — Эти два новых имени значат для меня не больше, чем Лора Хейвенсвуд. Но кто же они такие? Откуда я взяла их имена и почему я вам представлялась ими?
— Если бы я только знала! — воскликнула Кэрол. — Но рано или поздно мы все выясним. Мы все узнаем, малыш. Я тебе обещаю.
«Однако до чего же мы там можем докопаться, в этом мраке? — спрашивала себя Кэрол. — Может быть, до чего-то такого, что лучше было бы и не раскапывать?»
* * *В четверг днем Грейс Митовски работала в своем розарии позади дома. День оказался теплым и ясным, и она ощутила потребность в физическом труде. Кроме того, в саду не слышен телефон, а без звонков ей было как-то спокойнее. Она еще не была психологически готова подходить к телефону; она пока не решила, как ей быть с этим незнакомцем, если он вновь позвонит, представляясь ее давно умершим мужем.
Из-за проливных дождей на прошлой неделе розы выглядели весьма уныло. Последние цветы этого сезона должны были быть сейчас в самой красе, но от дождя с ветром множество больших цветков потеряли пятую, а то и четвертую часть своих лепестков. И тем не менее розарий радовал глаз своими красками.
Грейс выпустила Аристофана на улицу немного размяться. Она поглядывала за ним, готовая позвать его сразу же, как только он навострится бежать куда-нибудь за пределы сада. Она была твердо намерена не допускать к нему никого, кто мог бы чем-то отравить или одурманить кота. Но Аристофан, похоже, никуда и не собирался; он находился поблизости, бродя среди роз или целеустремленно гоняясь за мотыльками.
Грейс стояла на четвереньках возле разноцветных — желтых, темно-красных и оранжевых — цветов и рыхлила совком землю, когда кто-то сказал:
— У вас замечательный сад.
Вздрогнув, она подняла голову и увидела худого мужчину с желтой кожей в мятом синем костюме, давным-давно вышедшем из моды. Его рубашка с галстуком тоже безнадежно устарели. Он словно сошел с фотографии, сделанной где-то в сороковых годах. У него были редеющие непонятного цвета волосы, необычные светло-карие, почти бежевые, глаза. Его лицо отличалось тонкими чертами и угловатостью, из-за чего он отчасти походил на ястреба, отчасти напоминал скупого диккенсовского ростовщика. На вид ему было немногим за пятьдесят.
