Ужасная поездка - Бирчон Л. А.
Все это было сделано для того, чтобы смоделировать звук размозжения черепа для пилотной версии адаптации «Игры престолов» на Radio 4 Book at Bedtime. Для производства потребовались бы сотни звуковых эффектов, которых хватило бы на несколько месяцев вперед. К сожалению, проект так и не был доведен до конца, но научный прогресс был достигнут.
Ниш считает, что художник по фоулингу, вероятно, воссоздал бы шум, доносящийся сейчас из подвала, ударив мачете по нескольким фунтам мокрой глины. Звук сильного удара — это одно, но он никогда не забудет влажный всасывающий звук, с которым лезвия вынимаются для следующего удара.
Ниш и Эффи обходят расщелину в полу, проверяя на прочность половицы. Ниш старается не смотреть в подвал, но мелькающие лезвия притягивают взгляд.
В яме внизу он видит языческое изображение ада. Олени, освещенные свечами, находятся в убийственной ярости. В мерцающем свете их рога бьются и пламенеют. Тонкий туман крови поднимается в воздух, словно сернистые испарения, окрашивая сам воздух в красный цвет. Он чувствует, как влага увлажняет его кожу.
Ниш уже собирается пройти через дверь и выйти на чистый ночной воздух, когда слышит яростный рык дикаря. Он оглядывается. Эффи отступает на несколько шагов. Она уже почти подошла к барной стойке, но застыла от ужаса. Один из оленей — его шерсть покрыта кровью, а глаза устремлены на нее — высунулся из дыры в полу.
Эффи!
Она застыла в оцепенении, как Люцифер перед оленем, поднимающимся из кровавой ямы внизу.
Серебряные рога оленя расходятся за спиной в виде злобного кружевного венца из окровавленных лезвий.
За звуками, которые издает мясо в яме, слышен звук сдвигаемых цепей. Нет, не сдвигаются. Падение. Как брошенный якорь. Цепи с дребезжащим шипением соскальзывают на бетонный пол.
Эффи разрушает заклинание и перепрыгивает через барную стойку. Она хватается за спиртные напитки на задней стене, и Нишу на мгновение кажется, что она сейчас начнет пить, ее самообладание нарушено живым кошмаром. Но вместо этого она начинает швыряться бутылками.
Первая, почти полная бутылка водки Absolut, делает в воздухе ленивую дугу и разбивается на миллион осколков, попав в рога оленя. Олень моргает, трясет головой, алкоголь щиплет ему глаза, и опускается обратно в яму. За ним следует бутылка «Бакарди», затем «Беллс», затем «Гордонс», и каждая разбивается по всему пабу. Воздух наполняется горьковато-острым запахом крепких напитков, смешиваясь с медным ароматом крови и животной вонью оленей. Мимо проплывают новые бутылки — «Арчерс», «Малибу», «Адвокат», «Шериданс», «Бейлис» — с хрустом разбиваются.
Эффи, давай, пошли!
Он видит в ее глазах почти маниакальное выражение, когда она выбирает последнюю оставшуюся бутылку. Это та самая бутылка бренди, от которой отказался полковник. Та, которая годится только для того, чтобы поджечь рождественский пудинг… И тут он ее достает.
Эффи запускает бутылку, низко и быстро. Она кружится в темном воздухе, янтарная жидкость вспыхивает в свете камина и свечей внизу. Бренди пролетает над адской ямой и разбивается о каменную кладку камина.
Она смотрит, куда он приземлится, как игрок в гольф, желающий, чтобы мяч, приземлившийся на зеленом поле, подкатился поближе к лунке.
Но ничего не происходит.
В наступившей паузе Ниш слышит пронзительный гогот человека, который пролежал в могиле десятилетие, а теперь освободился и готов мстить. «Мварх-ха-ха-ха». Раздается кашель и першение в горле, как будто 80-дневный курильщик только что очнулся от долгой дремы. Затем: «Хо-хо-хо».
— Пока с дальнего конца паба не донеслось легкое чмоканье. На лице Эффи появляется победная ухмылка, но тут же сменяется бешеной тревогой. Она перепрыгивает через стойку и в два прыжка пересекает паб.
Ниш видит, как от камина короткой, быстрой волной отходит голубое пламя. Она проносится по полу, по стенам и спускается в подвальную яму. Недолговечное пламя мерцает голубым светом, сжигая алкоголь. Но уже есть и желтые отблески. Корзина с газетами. Хворост от разбитой мебели. Хмель, свисающий с потолочных балок. Древняя пластиковая елка, задрапированная такой же старой мишурой и окруженная картонными коробками, обернутыми так, чтобы выглядеть как подарки. Огонь разгорается и распространяется с голодом и скоростью, которые приковывают его к месту.
Пойдем. Эффи хватает его за руку и вытаскивает на улицу.
Они идут по тропинке мимо столиков для пикников и через калитку в ограде — это все, что осталось от ограды, через которую ночью перемахнули, растоптали и разбили о снег. Они останавливаются на заснеженной зелени. Впереди — сгорбленная фигура миссис Уайт. С одной стороны — кровавое месиво, в котором смешались мисс Скарлет и преподобный Грин.
«Что теперь будет? говорит Ниш. У них было восемь убийств. Они нашли Деда Мороза. Кажется, он ожил… Но теперь паб горит. Неужели мы снова его убили?
Не будем ждать, пока это выяснится.
С этого ракурса они могут видеть бар через разбитую входную дверь. Паб начинает светиться приветливым медовым светом, обманчивым теплом, говорящим об укрытии и открытом огне. Если бы не разбросанные тела, зияющая дыра в крыше, расколотые деревянные конструкции и снег, спрессованный отпечатками копыт размером с обеденную тарелку, «Убойный дом» был бы идеальным местом для усталых путников.
Погодите, который час?
Они оба смотрят на часы. Эффи права. Единственный способ узнать, действительно ли закончилось испытание, — это чтобы этот бесконечный сочельник наконец прошел.
«Уже полночь», — говорит Ниш, с трудом веря показаниям часов Эффи.
Она поворачивается к нему, глаза яркие, улыбается, сияет. Счастливого Рождества, Ниш».
Он смеется от радости и простого удовольствия, которое, как он думал, никогда больше не испытает. Счастливого Рождества, Эффи!
И там, на припорошенной снегом зелени под полной луной и клубящимися галактиками в бархатном небе, они целуются.
К тому времени, когда они расстаются, в дверном проеме появляются языки пламени. Раздается звук бьющегося стекла. Они стоят вместе и смотрят, как лижется и пляшет огонь, разрываясь между тем, чтобы подойти ближе и почувствовать тепло, и тем, чтобы убежать, вдруг они изменили правила игры и буйство просто взяло небольшой перерыв.
Что же нам делать? Мы не можем стоять здесь всю ночь».
Микроавтобус, — говорит Ниш. Миссис Пикок пыталась сесть в него, когда Стив… Она притворилась, когда мы остановились здесь. Думаю, это до сих пор работает».
Ниш оглянулся на паб. Пламя уже высоко, оно волнами перекидывается через деревянную стойку. Яркие языки пламени мелькают по краям разбитого окна и, жадно всасывая кислород, поднимаются вверх по стене здания, оставляя на каменной кладке огромные черные пятна. Олени где-то там, но если они и шумят, то он не слышит их за ревом огня, когда тот впивается в него зубами.
Они идут рука об руку, снег хрустит под ногами. Они не выбирают самый прямой путь к дороге и микроавтобусу. Они не чувствуют себя обязанными разглядывать грязный конец властной пары Литтл Слотера более подробно. А вот и узкий просвет в живой изгороди в тени одного из огромных голых деревьев.
Ниш спускается к дороге первым, прокладывая скользкую тропинку через шишковатые корни дуба. Он протягивает руку и помогает Эффи спуститься. Ее кожа словно лед.
«Ты холодная.»
«Тебе тоже.»
Дорога темнеет под нависающими деревьями, на снегу лежат тени, когда яркий лунный свет пробивается сквозь путаницу ветвей. Микроавтобус припаркован на одной стороне дороги. Ниш благодарит темноту, когда они проходят мимо Стива, которого можно узнать только по его облепленным снегом брогам.
В нескольких шагах от микроавтобуса миссис Пикок лежит на снегу лицом вниз, а ее светящийся как день табард превратился в окровавленные лоскуты ткани. Каким-то чудом она все еще держит в руках брелок.
Ниш выхватывает ключ из ее холодных мертвых рук — эту фразу он клянется никогда больше не использовать. Он нажимает на кнопку разблокировки, и машина издает звуковой сигнал, а ее индикаторы дважды мигают.
