Инесса Ципоркина - Личный демон. Книга 2
Толпа стоит, как лес. Железный лес, ощетинившийся крючьями и кинжалами. Каждая рука — словно пятилезвийный нож. Сколько ран могут нанести эти руки, сколько крови пролить за оскорбленную веру свою!
Всего несколько секунд до того, как в лжепапу полетят камни. К счастью для Катерины, она не одна в толпе, обреченная. У нее есть соратники, сильные, хладнокровные мужчины… один мужчина. Камерленго, не теряя времени, подхватывает на руки разоблаченную папессу и широким шагом удаляется в сторону пышного портика Сан-Пьетро. Внизу справа — вход в крипту. Там катакомбы папских гробниц, святое и страшное место. Даже если разгневанная масса народу хлынет следом, по узким коридорам и вдвоем не пройдешь, люди попросту передавят друг друга. Кате жаль растерзанных, затоптанных безмозглым чудищем — толпой. Но себя жальче. Она позволяет себя спасти, не порываясь вернуться и принять кару за свой обман. За свой? За ангельский обман.
Истинный виновник воцарения женщины на Святом Престоле сейчас с теми, чья вера поругана, чей гнев ищет выхода. Цапфуэль наверняка завладеет вниманием озлобленных прихожан, прочтет проповедь, пообещает разобраться и наказать всех, кого удастся поймать. А никого не удастся. За дворцом Денницу и Катерину ждут: легкая повозка, свежие, бодрые лошади, Агалиарепт держит их под уздцы, ухмыляется с понимающим видом. Люцифер с размаху бьет его кулаком под подбородок, дробя хрупкую нижнечелюстную кость, сворачивая шейные позвонки — демон, конечно, не умрет от сокрушительного хука, но то, как он падает, окровавленный, наземь, вызывает у Кати мстительную радость.
Легкий ландолет[113] с немыслимой скоростью лавирует по улицам Ватикана. Точно это не конный экипаж, а гоночный автомобиль. Кони попросту не могут бежать с такой скоростью. И в упряжке, похоже, не кони, а вороные черти, высекающие искры копытами огромными и твердыми, словно булыжники мостовой. Саграда не видит лица Денницы, правящего повозкой за кучера, но уверена, что на нем написана неукротимая злоба.
Своих промашек дьявол никому не прощает. А тут, как ни крути, промашка вышла знатная: недоглядел за подчиненными, упустил из виду интриганку Мурмур, оттого и вынужден теперь зависеть от помощи мелких бесов — адское унижение для гордеца из гордецов.
Катерина цепляется за борт ландолета — не вылететь бы на повороте — и беззвучно посмеивается: безумное бегство сильно смахивает на романтическое похищение невесты со свадьбы. И пусть на Кате не свадебное платье, а разрезанная до колен папская альба, но если особо не вглядываться, сойдет.
— Куда мы едем? — перекрикивая свист ветра в ушах, интересуется бывшая папесса.
— К Тинучче! В деревню! — горланит Люцифер. В его голосе слышен азарт и залихватская радость. — Тебе весело?
— Еще бы, — усмехается Катерина.
Еще бы.
Мрачные палаццо, похожие в сумерках на рядовые бараки, провожают экипаж темными глазами окон из-под выгнутых арками бровей, изумляются: куда эти сумасшедшие скачут по крутым улицам Вечного города? Что за спешка, что за неуважение! Погони нет, могли бы ехать неспешно, любоваться на холмы, дворцы, фонтаны — напоследок, перед расставанием. Зеленый, будто нефрит, Тибр пенится в глубоком ущелье, играет перекатами, точно горная река, мосты, уставленные женоподобными ангелами, светятся во мгле, как серебряные кольца, во множестве нанизанные на палец.
Скоро и Рим останется позади — так же, как Ватикан, великая трясина лжи. В деревеньке на высоком холме, среди добрых людей, не ведающих, кого приютили, спрячет Саграда свой позор и счастье. Соседи, конечно, пустят сплетню, что она мужняя жена, забеременевшая от любовника и сбежавшая с соблазнителем: на невинную девушку, утерявшую девство до свадьбы, Катя по возрасту не тянет. Ну да ничего, бог не выдаст, свинья не съест, живите счастливо, auguroni al nuovo arrivato![114] Нанесут пирогов и пеленок, справят колыбельку для дочки сатаны и антихриста. Еще и имя, чего доброго, выберут — нежное, девичье, вроде Джузеппы, что означает «Бог воздаст». То-то смеху будет.
Тряская, несмотря на рессоры, езда и бесконечно долгий день измотали маму хорошей девочки Джузи, будущего орудия божьего воздаяния. Голова сама собой клонилась набок. Жаль, что Денница сидит на кучерском месте. Как хорошо было бы упереться лбом ему в плечо и засопеть в полусне, слушая мерный стук копыт.
Когда Катин лоб действительно уперся в чье-то плечо, Саграда даже не поняла: ее желание исполнено, но… с оговорками. Рядом на сиденье возвышался Цапфуэль, до сих пор не сменивший кардинальскую мантию на цивильный наряд. Сидел, по-хозяйски оглядывая беглую папессу, точно прикидывая в уме, каким будет следующий ход — ЕГО ход. Свой-то Люцифер уже сделал.
— Как ты тут… Зачем? — только и может выдавить Катерина, потирая глаза и понимая бесполезность любых расспросов. Все и так ясно: от ангельского воинства не скрыться, сколько ни скачи. Найдут в любых глухоманях, пройдут сквозь двери и засовы, ворвутся в личное пространство и спросят, вот как сейчас:
— Что дальше делать думаешь?
— А ты догадайся, — ядовито парирует Катя, запахивая дырявое папское облачение на животе.
— Да я не об этом, — пренебрежительно отмахивается Уриил. Катин ребенок для него «это», нечистый плод животной страсти. — Святой Престол по вашей милости без понтифика остался.
— Гонория изберите! — хохочет владыка преисподней. — Есть у вас в запасе какой-никакой Гонорий?
— Что еще за Гонорий?!! — неожиданно высоким голосом взвизгивает ангел.
И Катерина, чувствуя себя удивительно свободной, присоединяет свой смех к смеху Денницы.
Глава 11
Ядовитая пища богов
Кэт чует ловушку, но все равно идет след в след за поводырем своим, пекельным богом Яссой — идет, как слепая. Да она и есть слепая здесь, в безвременье Самайна, где всякий живой — слепец. Потому что хоть краем губ, а невозможно не коснуться чаши, поднесенной Хозяином нави. Взятый навью, разлученный с явью гость осеннего праздника умирания видит не то, что есть. Не то и не тех.
Саграда видит на месте Яссы — Торо. Его кряжистую фигуру, его кривоватую улыбку, его щегольскую эспаньолку — все такое знакомое, примелькавшееся, телесное. Но вот Испанский Бык резко поворачивает голову и глаза его исчезают, их сменяет исчерна-багровая пустота выжженных глазниц. Тогда пиратка вспоминает: ЭТО — не ее Торо. Перед нею водчий на путях Самайна, очередной странный бог из тех, что никак не решат, просыпаться им следующей весной или нет.
Поводыри здешние — все как один злодеи и хитрецы. Их много и каждый кружит душу живую по своим весям, избегая других богов, словно хищник, обходящий чужую охотничью территорию. Эби подсказывает матери: привратник с кабаньим рылом бродит по наружным галереям, никогда не заходя в пиршественный зал, будто отлучили его от последнего пира богов и духов; многоликий Ясса показывает комнаты памяти тем, кто сподобился глотнуть молока небесной коровы, однако не уснул вечным сном на пороге. И в конце концов приводит к очагу Кет Круаха, к котлу с дарами земли и крови.
