Коллектив авторов - Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)
Из кабины «юнкерса» вывалился маленький и смешной издали человечек, сначала камнем пошел вниз, но сразу же дернулся и повис под распахнувшимся куполом. Раскрывать парашют было ошибкой («у земли», учил Голубков). Сбоку тут же вынырнул «ишачок» и расстрелял парашютиста. Яшка очнулся и завертел головой – командира поблизости не было…
– Так и надо! – гремел Голубков про расстрелянного немца, когда Яшка в одиночестве вернулся на аэродром. – Не в мушкетеров играем! Самолет немцы другой склепают, а сучат пусть-ка нарожают сперва.
За потерю ведущего Яшка получил по самое невозможно.
– Куда ты должен смотреть?! За мной или как немец падает? Знаешь ли ты, товарищ Кантор, сколько пилотов получше тебя голову сложили, пока следили не за боем, а за сбитым врагом?
Но пуще всего досталось за просьбу выдать бланки документов на сбитый самолет. Яшка понимал, что это не его, а групповая победа, и ожидал, что документы заполнит Голубков, но тот ограничился занесением в журнал боевых действий.
– Документ тебе? Что ж, заполняй, – Голубков потряс перед Яшкином носом папкой. – Не забудь указать заводской номер «лаптежника», координаты падения и двух свидетелей из наземных войск.
– Он же у немцев упал, – автоматически поправил Яшка и прикусил язык. Голубков издевался долго и со вкусом, предложил даже отправить Яшку с разведчиками за линию фронта. Потом обнадежил:
– Не горюй, лейтенант. Наступать будем, найдем и запишем. А сейчас лучше о деле думай.
Яшка ушел от комэска подавленный. Кроме прочего, за сбитый самолет полагалась денежная премия, тысяча рублей, что было бы совсем не лишним для мамы в эвакуации, в далекой голодной Алма-Ате.
Потянулись дни, Яшка разменял в полку первый месяц, но врага видел редко и еще реже стрелял, чему был, если откровенно, только рад. Немцы воевали профессионально, этого не отнимешь, но геройствовать вовсе не рвались. При встрече с превосходящим врагом «ишаки» выстраивались в круг, где сосед защищал соседа, и немцы отступали, не могли разорвать строй. Они вообще предпочитали уйти, если обстановка складывалась неблагоприятно, берегли пилотов, при этом могли бросить почти исправную машину. Немцы работали, вдумчиво или азартно, но именно работали. Будто землю пахали.
Яшкин страх спрятался и хорошо замаскировался, но никуда не пропал. Наоборот, к страху перед врагом добавился еще больший страх подвести своих в ответственный момент. Яшке теперь каждую ночь бывали сны, странные и яркие. Ему снилось, что он бросил товарища Голубкова, сбежал, не прикрыл командира. И от этого все, абсолютно все пропало…
Злополучным мартовским утром Яшкина вторая эскадрилья вылетела на перехват бомбардировщиков. Врага по ориентировкам постов ВНОС нашли быстро:
– Вижу четыре «юнкерса»! – доложил авангард.
Яшка тоже разглядел неясные силуэты с раскоряченными лапами шасси – «лаптежники»! Идут на приличной высоте, медленно, видимо, перегруженные бомбами. Нагло идут, открытые для удара и снизу, и сверху.
Истребители стали выходить на цель, а «юнкерсы» выполнили какой-то странный маневр, который только приблизил их к перехватчикам. Яшку вдруг захватило острое предчувствие чего-то нехорошего. Не должно так быть, что-то неправильно.
Голубков понял первым.
– «Мессеры»! – дурной выкрик комэска прорвался сквозь помехи.
Яшку замутило, он уже и сам видел, как быстро втянулись шасси вражеских самолетов, как струями рванул от них черный выхлоп, как заплясали язычки пушечного огня перед винтами.
Немецкий клин на форсаже рассек строй второй эскадрильи. Разом, не успев сделать и выстрела, вспыхнули четыре «ишака».
Голубков, не отвлекаясь на литературную лексику, короткими односложными командами пытался собрать рассеянные истребители, но следом за приманкой, от солнца, незаметная и незамеченная ударила немецкая засада, еще четыре «мессершмитта». Три «ишака», разрезанные в упор очередями машиненган, развалились в воздухе, и началось избиение.
Истребитель Голубкова крутился, как карась на сковородке, Яшка не смог удержаться за ним и в какой-то момент остался один. Хищные «мессеры» ходили вокруг, как акулы среди стаи уставших тюленей. Заход парой на одного – и очередной «ишачок» загорался. Яшка, да и не только он, в панике забыл все наставления и давил, давил на акселератор в бесполезной попытке убежать. Немцы без труда догоняли, выпускали экономно очередь за очередью, только пули стучали в бронеспинку.
Яшкиному «ишаку» сорвало капот снарядом. Огненным столбом полыхнул двигатель, но пламя тут же пропало, сбитое потоком воздуха, а в лицо густо брызнуло маслом. Еще через пару секунд мотор заглох, и «ишачок» клюнул носом, давая понять, что хочет на землю. Яшка отдал штурвал, даже не глядя, что там, внизу. Мимо почему-то без звука – или это Яшка от ужаса перестал слышать – проплыл «мессершмитт» с желтым коком и двумя единицами на борту. На фюзеляже очень неплохо, уж Яшка-то понимал, немецкий художник написал целую картину, со шпагами, плюмажем и обнаженной девичьей фигурой. Яшка поднял глаза и встретился взглядом с чужим пилотом, тот задрал на лоб летные очки. Немец картинно развел руками, мол, патроны кончились, извини, улыбнулся и отдал честь.
Земля встретила Яшку неласково. Он смог выбраться из самолета и долго мочился прямо в поле, не утерпев до ближайшего куста. Потом моментальным наплывом заболело обожженное лицо, и Яшка потерял сознание. Его подобрала высланная на поиски пехота.
После разгрома в эскадрилью зачастило начальство. Приехал черный от злости комполка подполковник Лебедянко, хлопнул по столу немецкой газетой. С фотографии улыбался симпатичный белокурый паренек.
– Вот, капитан, из разведотдела фронта прислали. Что делать будем?
К газете прилагался машинописный перевод статьи. Голубков внимательно прочитал, усмехнулся:
– Надо же, посвятил победу фюреру! Резвый хлопец…
– Обер-лейтенант Карл Вильке, бортовой номер одиннадцать. Девяносто девять побед, – с ненавистью процедил Лебедянко. – Будем собирать группу. Сам поведу.
– Девяносто девять – это как считать, – усмехнулся Голубков. – А все одно, валить надо гаденыша. Только с группой, Алексей Иваныч, думаю, не получится. У меня трое с налетом остались.
– Что предлагаешь?
– Сам попробую, – обманчиво спокойным тоном предложил Голубков, – есть одна мыслишка.
В ту ночь Яшке приснился самый яркий за все время кошмар. Во сне он чувствовал запах своей горелой кожи. К нему склонялось незнакомое лицо… Впрочем, нет, знакомое, до боли напоминающее буржуазного писателя Чехова, как он был изображен на портрете в учебнике литературы. Добрый доктор жалел Яшку, но другие люди, в черной форме, были равнодушны или жестоки. Этой ночью Яшка отчетливо рассмотрел свастику на пуговицах незнакомого мундира.
![Коллектив авторов - Осторожно, писатели! [сборник]](/uploads/posts/books/226177/226177.jpg)
