Энн Райс - Витторио-вампир
– Конечно, но я подбадриваю его, – сказал первый, с самым простодушным видом пожимая плечами и недоумевающим взглядом окидывая своего сотоварища. Ничто не отличало их лики от лиц простых смертных в большей степени, чем выражение глубочайшего удивления.
– Но ты, – сказал я, – Сетий, если можно называть тебя по имени, ты хочешь допустить, чтобы они забрали меня от вас? Ты не можешь так поступить. Пожалуйста, не покидайте меня. Умоляю вас. Не оставляйте меня одного.
– Мы должны покинуть тебя, – сказал второй ангел. – Мы не твои ангелы-хранители. Почему бы тебе не поговорить со своими собственными ангелами?
– Подожди-ка, я знаю твое имя. Я слышу его.
– Нет, – сказал этот более сурово порицающий меня ангел, погрозив пальцем, словно нашалившему ребенку.
Но меня уже было не остановить.
– Я знаю твое имя. Я услышал его, когда вы спорили, и я слышу его сейчас, когда смотрю на твое лицо. Рамиэль – вот твое имя. И оба вы – ангелы-хранители Фра Филиппо.
– Это просто какое-то бедствие, – прошептал потрясенный Рамиэль, весьма трогательно выражая отчаяние. – Как такое вообще могло случиться?
Сетий лишь тряхнул головой и снова добродушно, милостиво улыбнулся.
– Все к лучшему, так и должно было случиться. Мы должны пойти вместе с ним. Разумеется, мы пойдем с тобой.
– Теперь? Уйдем сейчас же? – потребовал ответа Рамиэль, и опять, при всей безотлагательности решения, в его словах не было ни малейшего намека на гнев. Похоже было на то, что все их мысли очищались от низменных эмоций, и, разумеется, именно так и было.
Сетий наклонился к старику, который, естественно, не мог ни слышать, ни видеть его, и прошептал ему на ухо:
– Проводи мальчика в Сан-Марко; помести его в хорошую келью, пусть даже он заплатит за нее уйму денег, и пусть его там вылечат. – Затем поглядел на меня: – Мы пойдем с тобой.
– Мы не можем так поступить, – возразил Рамиэль. – Не можем нарушить данный нам приказ; как мы посмеем сделать такое без разрешения?
– Так подразумевается. Это и есть разрешение. Я знаю это определенно, – ответил Сетий. – Неужели ты не понимаешь, что случилось? Он увидел нас, и он услышал нас, и он вспомнил твое имя, он бы вспомнил и мое, если бы я сам не открылся ему. Бедный Витторио, не сомневайся, мы – с тобой.
Я кивнул, почти готовый зарыдать, услышав, что наконец они обращаются ко мне. Вся улица мгновенно показалась мне безликой, притихшей и расплывчатой на фоне их высоких, сверкающих и спокойных фигур. Хитросплетения света на их одеждах причудливо перемешивались, витали вокруг них, словно божественная ткань подвергалась воздействиям невидимых воздушных течений, которые недоступны ощущениям простых смертных.
– Это не настоящие наши имена! – брюзгливо, но с нежностью сказал мне Рамиэль, как если бы выговаривал малому ребенку.
Сетий улыбнулся.
– Они достаточно хороши, чтобы мы отзывались на них, Витторио, – спокойно проговорил он.
– Хорошо, отведем его в Сан-Марко, – сказал человек, стоявший рядом со мной. – Пошли. Пусть монахи займутся всем этим.
Люди быстро потащили меня к перекрестку.
– За тобой прекрасно приглядят монахи в Сан-Марко, – сказал Рамиэль, как если бы прощался со мной, но оба ангела двигались рядом с нами, лишь слегка позади.
– Не вздумайте покинуть меня, вы оба, вы не смеете так поступить! – сказал я ангелам.
Внешне казалось, что они пребывают в состоянии полного ошеломления: великолепные складки их тончайших одеяний не были запятнаны каплями дождя, края платья чисты и сверкающи, будто они вообще не касались уличной мостовой, а их ноги выглядели изысканно нежными.
– Все в порядке, – сказал Сетий. – Не беспокойся так сильно, Витторио. Мы идем за тобой.
– Мы не можем так просто бросить наших подопечных ради другого человека, мы не можем так поступить, – продолжал возражать Рамиэль.
– Такова Божья воля; как мы осмелимся поступить иначе?
– А Мастема? Разве мы не должны спросить Мастему? – спросил Рамиэль.
– А почему мы должны спрашивать Мастему? Почему вообще нужно доводить это дело до Мастемы? Мастема должен знать об этом сам.
И все продолжалось в том же духе: они снова спорили позади нас, а мои спутники убеждали меня двигаться побыстрее.
Стальное небо мерцало, затем побледнело и постепенно неохотно стало уступать голубизне, пока мы не вышли на широкую площадь. Солнце поразило меня, и вызвало слабость. Я так мечтал о нем, так страстно его дожидался, и вот теперь оно укоряло меня и, казалось, собиралось наказать.
Мы очутились совсем близко от Сан-Марко. Ноги мои почти совсем перестали меня слушаться. Я все время оглядывался назад.
Две сверкающие позолотой фигуры молча шли за нами, а Сетий жестами продолжал показывать, чтобы я шел дальше.
– Мы здесь, мы с тобой, – сказал Сетий.
– Я ничего не могу сказать по этому поводу, я не знаю! – сказал Рамиэль. – Филиппо никогда не попадал в такие неприятности, он никогда не поддавался подобным искушениям, не подвергался таким унижениям.
– Именно поэтому нас и отстранили теперь от него, так, чтобы мы не вмешивались в поведение Филиппо. Мы сознаем, что оказались почти на грани неприятностей из-за того, что сейчас делает Филиппо. Ох, Филиппо, я вижу, я представляю себе этот твой грандиозный замысел.
– О чем это они толкуют? – потребовал я ответа у своих попутчиков. – Они говорят что-то о фра Филиппо.
– А кто бы это мог быть, кто разговаривает, можно спросить? – Попутчик помоложе в очередной раз покачал головой – он делал это все то время, пока сопровождал меня, то есть какого-то оказавшегося у него на попечении сумасшедшего парня, побрякивавшего мечом.
– Мой мальчик, успокойся наконец, – сказал старик, взваливший на себя львиную долю бремени по моему устройству. – Мы только что начали достаточно хорошо понимать тебя, а теперь ты несешь еще более несусветную чушь, чем прежде, – болтаешь о людях, которых никто не видит и не слышит.
– Фра Филиппо, художник, – что с ним случилось? – вновь спросил я. – Похоже, у него какие-то неприятности.
– Ох, это становится невыносимым, – сказал у меня за спиной ангел Рамиэль. – Немыслимо, как такое могло произойти. И если ты спросишь меня, чего никто никогда не делал и не сделает, я думаю, что, не будь Флоренция в состоянии войны с Венецией, Козимо ди Медичи защитил бы своего художника.
– Но защитил бы его от чего именно? – настаивал я, глядя в глаза старику.
– Сынок, послушай меня, – сказал старик. – Просто иди и перестань бить меня своим мечом. Ты знатный господин, я могу допустить это, а имя Раниари и вправду напоминает мне о далеких горах Тосканы. Одно только золото, которое у тебя на правой руке, весит больше совместного приданого обеих моих дочерей, не говоря уж о других драгоценностях. И все же прекрати кричать мне прямо в лицо.
