Смертный бессмертный - Шелли Мэри
Этот акт насилия со стороны Марвиля стал спичкой, воспламенившей организованное сопротивление его власти, о коем прежде никто и не помышлял. В долину стекались чужаки из других кантонов, собирались народные собрания, крестьяне упражнялись в воинском искусстве. Рассказывали, что со дня на день приедет и возглавит их опытный народный вождь, участвовавший в беспорядках в Женеве. Он приехал – это был Луи Шомон, борец за свободу, заклятый враг Марвиля. Его влияние скоро стало очевидно. Обитатели шато оказались в осаде. Стоило кому-нибудь отойти чуть дальше от замка, как на него нападали. Цель Луи была в том, чтобы все в стенах шато сдались ему на милость; впрочем, судя по гордо сжатым губам и огню, сверкающему в темных глазах, милосердия от него ждать не приходилось. Фанни не могла поверить в худшее о своем возлюбленном; но месье и мадам де Марвиль, более не стесненные деликатностью, отзывались о своем противнике с нескрываемым ужасом и отвращением, сравнивая его с теми чудовищами, что ныне правят Францией, – и опасность, коей они подвергались из-за него, добавляла их словам яду. С каждым днем беда становилась неотвратимее; в шато заканчивалась провизия; по донесениям «разведки» из более дружественно настроенных крестьян, враги готовились всерьез штурмовать замок. Наконец мятежники выставили свои условия. Они решили уничтожить замок – символ рабства, многовековой оплот своих тиранов. Завтра они сожгут шато – и призывают всех, кто остался внутри, покинуть замок, чтобы не погибнуть под его руинами. Они обещают сохранить жизнь и спокойно дать уйти всем, кроме самого правителя: он должен безо всяких условий сдаться на милость их вождя.
– Негодяй, – вскричала хозяйка замка, – он жаждет твоей крови! Беги! Пока еще есть время, беги: ты видишь, нам ничто не угрожает. Беги! Не дай этим подлецам, трусливым и жестоким, хвалиться твоим убийством!
Месье де Марвиль уступил этим мольбам и доводам. Перед тем он посылал в столицу за военной подмогой – в подмоге ему было отказано. Ясно было, что сам он, как главная мишень ненависти врагов, навлекает опасность и на свою семью. Было решено, что он отправится в шале, расположенное на горе лигах в десяти от замка, где сможет скрываться, пока к нему не присоединятся родные. Итак, в полночь, в грубой крестьянской одежде, он потихоньку спустился со стены, которую не сумел защитить.
Скорбная ночь для тех несчастных, что остались в замке! Завтрашний день принесет гибель их родовому гнезду; а сами они, бесприютные изгнанники, будут бродить по негостеприимным горам, пока, дрожа от страха, с тысячью предосторожностей не доберутся до отдаленного полуразрушенного шале – и там наконец не узнают судьбу несчастного беглеца. Для всех эта ночь стала бессонной. Словно этих страданий было недостаточно, страшилась мадам де Марвиль и за сына: из Парижа пришла весть, что жизнь его в опасности, что его разыскивают, и хотя пока не схватили – неизвестно, удалось ли ему бежать. Всю эту нескончаемую ночь провела она на башне замка, высящейся над скалой, откуда открывалась панорама долины внизу – прислушивалась к каждому звуку: не послышатся ли крики, не раздадутся ли ружейные выстрелы – свидетельства пленения ее мужа. Стоял сентябрь; ночами уже холодало; бледная и дрожащая, она ждала, когда над холмами загорится рассвет. Фанни же в эти тревожные часы готовила все необходимое для отъезда; перепуганные слуги давно разбежались кто куда, в замке остались только она, госпожа да старый хромоногий садовник. На рассвете Фанни вывела из конюшни мула и запрягла в крестьянскую повозку, которая должна была доставить их в убежище. Все самое ценное из замка давно вывезли или спрятали в потайных местах; осталось собрать лишь самое необходимое. Наконец Фанни поднялась на башню и, встав перед своей госпожой, объявила: все готово, пора отправляться. В этот последний миг силы изменили мадам де Мервиль: она попыталась встать, но рухнула на пол в обмороке. Забыв о том, что замок пуст, Фанни громко позвала на помощь – и в следующий миг сердце ее отчаянно забилось: на лестнице за дверью послышались быстрые уверенные шаги. Кто это может быть? – неужто он, виновник их несчастий, явился полюбоваться на причиненное им горе? Но с первого взгляда Фанни поняла, что бояться нечего. Анри подбежал к матери, смятенными восклицаниями и взволнованными жестами требуя объяснить, что произошло. Он бежал из Парижа в родительский дом – и нашел его пустым; первый голос, что он услышал, был призыв Фанни о помощи, первое, что увидел – тело матери, словно мертвой, распростертое на полу. Мадам пришла в себя; последовали краткие объяснения, а затем – совещание о том, что же теперь делать. Имя Шомона исторгло из груди Анри поток самых жгучих проклятий. С гордой решимостью воина он уже хотел выбежать из замка и помчаться на поединок с соперником – но мать припала к его ногам и, обняв колени, отчаянно молила не покидать ее. Еще более умирил его страстный порыв тихий, нежный голос Фанни.
– Шевалье [95], – заговорила она, – не так должно вам явить свое мужество, не так защитить невинных. Бросать вызов разъяренной толпе – значит навлечь на себя верную смерть; вы должны спастись ради вашей семьи – пожалейте мать, она вас не переживет! Молю вас, послушайте меня!
Анри повиновался ее голосу и согласился на более разумный план. Отъезда мадам де Марвиль и Фанни в деревне ждали; мятежники дали обещание, что их пропустят и не причинят никакого вреда. Однако сопроводили свои слова суровой клятвой: если окажется, что вместе с ними пытались бежать правитель или его сын (мятежники подозревали, что тот уже прибыл в замок) – все будут немедля принесены в жертву правосудию. Никакая маскировка не поможет: несомненно, враги будут внимательно следить за отъезжающими. Все обитатели замка известны наперечет, судьба каждого установлена – кроме двоих самых ненавистных: правителя, чей побег еще неизвестен, и его сына, так неожиданно и не ко времени вернувшегося домой. Пока они совещались, из долины внизу донесся бой барабанов: сигнал, возвещающий, что вот-вот начнется атака на опустевший замок. На колебания и промедления времени не оставалось. Анри лег на дно charrette [96]; сверху его забросали соломой и разными вещами; две женщины, трепеща, уселись в телегу, а хромой садовник сел впереди и взялся за вожжи.
Вследствие возбужденного состояния коммун, через которые им предстояло проехать – где один вид человека из высшего класса возбуждал свирепейшую вражду, так что их, несомненно, ждали там жестокие оскорбления, если не смерть, – мадам де Марвиль и Фанни оделись в крестьянское платье. Телега начала спускаться по извилистой горной дороге; несчастная хозяйка замка горько рыдала – Фанни, бледная, с сухими глазами и плотно сжатыми губами, не сводила глаз с жилища, под кровлей которого она нашла приют, оставшись в детстве беспомощной сиротой, где ее всегда ждали благоволение и доброта, где дни ее текли в невинности и в мире. «И он гонит нас прочь! – он, тот, кого я любила! – кого люблю до сих пор! – о горе!»
Они спустились с возвышенности, где располагался замок, и двинулись дальше по дороге, ведущей прямо через деревню. Опасность приближалась; из груди снедаемой страхом матери вырвались восклицания ужаса; Фанни постаралась ее успокоить. Навстречу уже попадались крестьяне – и каждый, видя хозяйку замка, провожал ее бранью или проклятием; стали попадаться кучки из двух-трех человек – эти уже угрожали словами и жестами; как вдруг ушей их достиг согласный топот множества ног, и на повороте дороги пред ними появился Шомон во главе отряда из двадцати вооруженных бойцов.
– Не бойтесь, – обратился он к мадам де Марвиль, – в этой деревне вы под моей защитой.
Вместо ответа хозяйка с криком бросилась в объятия Фанни.
– Не бойтесь, мадам, он не осмелится причинить вам зло!.. Уходи, Луи. Не оскорбляй нас своим присутствием. Убирайся, говорю я!
Фанни говорила с гневом. Сперва она хотела принять совсем иной тон, но ужас мадам де Марвиль и мысль, что молодой воин, скорчившийся у ее ног, в любой миг может вскочить и броситься на врага, заставили ее воспользоваться той властью, которой, как обычно верят женщины, влюбленный не может не повиноваться.
