Алекс Мередит - Путь к Сатане
Снова он рассмеялся и через мгновение исчез.
Я перешел в другую комнату и выключил и там свет. Впервые с того времени, как я попал в руки Сатаны, я был свободен от депрессии и ужасного чувства угнетенности, которое не оставляло меня. Как будто начала открываться дверь. Дверь на свободу.
Спал я крепко. Проснулся среди ночи, увидев во сне Сатану. Он стоял рядом и смотрел на меня. Не знаю, на самом ли деле это был сон. Может, он решил развеять какое-то сомнение? Если так, мой сон его развеял, потому что я спал безмятежно. Я не стал об этом беспокоиться; в следующее мгновение я опять уснул.
Следующий день пролетел быстро. Когда я одевался, зазвонил телефон. Звонил Консардайн. Он передал, что Сатана хочет, чтобы после завтрака я побывал на яхте. Он, Консардайн, будет меня сопровождать.
Значит, планы не изменились. Я все еще должен играть свою пиратскую роль.
Когда я вошел в столовую, Консардайн ждал меня. Мы вместе поели. Меня мучило любопытство относительно Кобхема. Но я ничего не спросил, а Консардайн не говорил о нем. Мы спустились на причал, говоря о разных пустяках. Ни один из нас не упоминал вчерашнюю беседу. Но он все время, должно быть, о ней думал, как и я. Но добавить нам было нечего. Он достаточно ясно определил свою позицию.
Нас ждал катер, он переправил нас на "Херувим". Внутри яхта была не менее прекрасна, чем снаружи. Капитан – приземистый, плотный, широкоплечий ньюфаундлендец. Он представился как капитан Морриси. Может, именно это имя дали ему родители, а может, и нет. Вероятнее, нет. Он был истинный пират. Сто лет назад он плавал бы под Веселым Роджером. Первый помощник – привлекательный замкнутый человек с клеймом Аннаполиса. И экипаж из самых прожженных типов, каких только способны произвести моря.
Дисциплина превосходная, военная. Она достигала апофеоза в машинном отделении. Двигатели, специально сконструированные дизели, работающие на нефти, – чудо. Мне было так интересно, что я не заметил, как наступило время ленча. Я не ошибся насчет Морриси. Он рассказывал о контрабанде оружия и алкоголя, которой занимался до того, как посту пил на службу к Сатане. Родившись слишком поздно для пиратского флага, он хорошо использовал то, что оставалось. Конечно, он пират, но мне он понравился.
Вернувшись в замок, я обнаружил вызов от Сатаны. Я повиновался с дурными предчувствиями. Предчувствия не оправдались. Я провел два удивительнейших часа. Меня отвели в ту часть большого здания, где находились личные апартаменты Сатаны. Не могу описать увиденное, атмосферу этих десятков комнат, больших и маленьких, где наслаждалась эта сумрачная странная душа. Каждая из комнат представляла собой храм того загадочного, не поддающегося определению вечного духа, который человечество называет красотой и который оно всегда пыталось уловить и воплотить в материи.
И Сатана тут был другим. Он преобразился, стал мягким, ни в словах, ни во взгляде не было насмешливости. Говорил он только о своих сокровищах. Мне пришло в голову, что красоту он любит даже больше, чем власть; оа считает власть средством приобрести красоту. И как бы злобен он ни был, красоту он понимал лучше любого из живущих людей.
Я ушел от него очарованный. Мне пришлось бороться с мыслью, что увиденное мною оправдывает средства его приобретения; что подлинный преступник тот, кто мешает Сатане. Как это ни странно, но я чувствовал какую-то вину за те планы, что вынашивал. С трудом удержался я от исповеди, от признания всего, от отдачи себя на его милость и от клятвы ему в вечной преданности. Думаю, что удержала меня только мысль о Еве.
Возможно, такова и была его цель. Но мне снова и снова приходилось напоминать себе об этом, чтобы удалить отвращение, которое я начал испытывать к своим планам. Если кому-то это покажется прискорбной слабостью, могу только сказать, что тот, кто так думает, сам не был объектом колдовства, не слушал Сатану, проповедующего в самом сердце чуда, которое он создал.
Если это и была ловушка, я ее избежал. Но до сегодняшнего дня я сомневаюсь – быть может, в высшем смысле Сатана все-таки был прав.
Общество за обедом помогло мне сбросить наваждение. Еще больше помог послеобеденный бридж. Я вернулся к себе около полуночи. Весь день я не видел Еву. Консардайн мельком упомянул, когда мы шли на ужин, что она уехала в город и, вероятно, сегодня не вернется. Я понял это как намек на то, что мне сегодня не следует бродить по замку.
Я лег спать, надеясь увидеть Баркера. Он не появился.
За завтраком на следующий день было несколько действительно интересных людей. Среди них австралийский майор, солдафон и обаятельный негодяй. Мы вместе отправились верхом по другому маршруту, чем накануне с Консардайном. В одном месте наша тропа шла параллельно шоссе. Мимо прошумела хорошенькая маленькая машина, направляясь в замок. Ею правила Ева. Она помахала рукой. Австралиец принял приветствие на свой счет, заметив, что проехала чертовски хорошенькая девушка. Все вдруг прояснилось. Я решил, что увижусь с ней вечером. Так я тогда подумал.
Поставив лошадь в стойло, я пошел на террасу. Может, удастся увидеть Еву или даже переброситься с ней словом. Около четырех появился Консардайн и сел рядом со мной.
Казалось, он испытывает неловкость. Мы раз или два выпили, поговорили о том о сем, но ясно было, что что-то его беспокоит. Я с каким-то предчувствием ждал, когда он заговорит. Наконец он вздохнул, повел широкими плечами.
– Что ж, – сказал он, – горькое лекарство не становится слаще от того, что мы оттягиваем его прием. Идемте, Киркхем. Приказ Сатаны.
Я ясно вспомнил слова Консардайна, что если его хозяин прикажет ему, он без колебаний задержит меня. И ощутил шок.
– Значит ли это, что я арестован?
– Вовсе нет, – ответил он. – Есть кое-что... кое-что... Сатана хочет, чтобы вы на него взглянули. Не спрашивайте, почему. Я не знаю. Могу догадываться, но... не задавайте вопросов. Идемте.
Я, удивленный, пошел за ним. Мы пришли в одну из башен замка; по крайней мере мы высоко поднялись над уровнем земли. И оказались в маленькой голой комнатке. Скорее, келье. Одна из стен ее слегка изгибалась, выпуклостью к нам. Консардайн подошел к этой стене и поманил меня. Он коснулся скрытой пружины. Появилось квадратное отверстие, похожее на окно размером в фут, на уровне моих глаз.
– Смотрите, – сказал он.
Место, куда я заглянул, было полно чрезвычайно ярким бледно-пурпурным светом. Свет производил крайне неприятное впечатление. Одновременно я услышал тонкий, дрожащий звук, слабый, но непрерывный, на одной ноте. Я не музыкант, чтобы точно определить ноту; она была высокой, как от крыльев пчелы. Звук тоже был неприятным. Вместе свет и звук сводили с ума.
