Фрэнсис Вилсон - Апостол зла
Не такая уж бурная семейная жизнь, с точки зрения Билла, но они любили друг друга, им было хорошо друг с другом, они вместе смеялись и были вполне счастливы. В сущности, одно только это и имеет реальное значение.
Вот только содержание дома становилось для них слишком обременительным. Мама изо всех сил старалась поддерживать в комнатах чистоту и порядок, но все прочее медленно и неуклонно уплывало из рук отца. Билл пытался уговорить их продать дом, купить квартиру поближе к центру, где они могли бы вести примерно такой же образ жизни, ходили бы гулять в гавань. Нет. Им ничего этого не нужно. Они всегда жили здесь, здесь и останутся, и больше не будем об этом говорить.
Он нежно любил их, но, когда речь заходила о доме, иметь с ними дело было попросту невозможно. Хотя, с другой стороны, нельзя упрекать их за это. Мысль о продаже старого дома, в котором поселится кто-то другой, ему самому была не по душе. Дом казался островком постоянства в текучем и переменчивом мире.
Так что, начиная с прошлого лета, Билл пару раз в месяц стал посвящать воскресенья уходу за фамильным особняком Райанов на три спальни. Почти двадцать лет, проведенных у Святого Франциска, сделали его умелым мастеровым. И он почти справился, рассчитывая к лету свести ремонтные работы к одному разу в месяц.
— По-моему, я сыт по горло, — признался Билл, отваливаясь от стола.
— Ты даже пирог не доел.
— Не могу, ма, — отказался он, похлопывая по расплывающимся бокам. Он уже набрал больше веса, чем хотелось Маме не втолкуешь, что мужчина, переваливший за сорок, не нуждается в вишневых пирогах в час ночи.
Пожелав родителям приятного сна, он направился в спальню в дальнем конце дома, которая с детства принадлежала ему. Не потрудившись переодеться, нырнул в спящую старую кровать, устраиваясь, как натруженная нога в удобном разношенном шлепанце.
Билл проснулся, закашлялся, чувствуя, как щиплет в глазах и в носу. Либо приступ аллергии, либо… Дым! Что-то горит! И тут услышал приближающуюся сирену.
Пожар!
Он вскочил с кровати и включил лампу. Света не было. Он схватил фонарик, который с мальчишеских лет всегда держал в тумбочке, и тот загорелся, но слабо. Билл побрел в белом дыму, который слоями стоял в комнате и сворачивался в клубы позади него. Дверь спальни была закрыта. Дым пробивался по краям.
Дом в огне. Мама! Папа!
Билл схватился за ручку двери. Она оказалась горячей — огненно горячей, — но он, превозмогая боль, повернул ее. Волна жара из коридора отбросила его назад, а вихрь дыма и пламени с ревом ворвался в спальню. Он метнулся к окну, распахнул его и выскочил наружу.
Холодный свежий воздух. Он глотнул его. Перекатился на спину и взглянул на дом. Пламя выбивалось из окна его спальни с оглушительным ревом, словно кто-то открыл дверцу топки.
И тогда ужасная мысль пронзила его, заставила вскочить на ноги. Что в остальной части дома? Что происходит в другом конце, там, где спальни родителей?
Господи Иисусе, о, пожалуйста, пусть с ними все будет в порядке!
Он побежал направо, к парадному входу, и заледенел, завернув за угол.
Дом был сплошной массой огня. Пламя пылало в окнах, лизало стены, летело в небо из дыр в крыше.
Боже милосердный, нет!
Билл помчался вперед, туда, где пожарные разворачивали шланги.
— Мои родители! Райаны! Вы их вытащили?
Пожарник повернулся к нему. Лицо его было мрачным в пляшущем желтом свете.
— Мы только приехали. Вы действительно думаете, что там кто-то есть?
— Если вы здесь не видели мужчину и женщину лет семидесяти, значит да, они точно там!
Пожарник перевел взгляд на огонь, потом снова на Билла. Этим взглядом все было сказано.
С хриплым воплем Билл кинулся к входной двери. Пожарник схватил его за руку, но он вырвался. Он должен вытащить их оттуда! Когда он подбегал к дому, его стали обдавать волны жара. Он много раз видел горящие дома в телевизионных новостях, но фильмы и видеозаписи никогда не передавали подлинной ярости разгулявшегося огня. Ему казалось, что кожа трещит и пузырится от ожогов, что глаза закипают в глазницах. Он прикрыл лицо руками и бросился вперед, надеясь, что волосы не загорятся.
На крыльце схватился за медную ручку, но дрогнул и бросил ее. Раскаленная. Горячее, чем ручка в спальне. Слишком горячая, чтобы взяться. А потом разразился проклятиями, сообразив, что не важно, горячая она или нет — дверь заперта.
Он побежал вокруг дома к спальням родителей. Пламя с грохотом беспрепятственно рвалось из окон. И все-таки изнутри, сквозь этот грохот и рев он, кажется, услышал…..крик.
Он повернулся к пожарным и закричал сам.
— Здесь! — Он показывал на два окна их спальни. — Они здесь!
Билл пригнулся, когда пожарные включили насос и направили мощную струю прямо в эти окна.
И снова услышал крик. Крики. Теперь два голоса, стонущие в агонии. Там его мать и отец горят заживо!
Пожарник, которого он встретил первым, подбежал к нему и потянул назад.
— Уходите отсюда! Вас убьет!
Билл оттолкнул его.
— Вы должны мне помочь вытащить их оттуда!
Пожарник схватил Билла за плечи и повернул его лицом к огню.
— Смотрите, какое пламя! Как следует посмотрите! Там никому не остаться в живых!
— Господи, да вы что, не слышите?
Пожарник замер на миг, прислушиваясь. Билл следил за его мосластым лицом, когда он снял шлем и навострил уши.
Он должен услышать! Как можно не слышать эти жуткие смертные крики? Каждый вопль пронзает Билла, словно прикосновение колючей проволоки к открытой ране!
Пожарник покачал головой.
— Нет. Мне очень жаль, приятель. Там нет никого живого. Ну, пошли…
Билл снова вырвался, и тут крыша над спальней рухнула, раздался взрыв, взлетели искры и языки огня. Поток жара сшиб Билла с ног.
Тогда он понял, что их больше нет. Он чувствовал, как грудь рвется от боли. Мама… папа… погибли. Должны погибнуть. Спальня превратилась в крематорий. Там никому не выжить ни одного мгновения.
Он не мог больше сопротивляться, и пожарник оттащил его в безопасное место. Он мог только кричать в ночи от горя и яростного бессилия перед пламенем.
Глава 15
Почему?
Билл в одиночестве стоял у двойной могилы под ослепительно ярким на исходе зимы небом. Беспрепятственно льющиеся лучи солнца жарко пощипывали щеки, ощутимо грели грудь и плечи, но не задевали душу. Мартовский ветер пронизывал все вокруг ледяным лезвием, посвистывая между голыми холмиками кладбища Толл-Оукс, проникал сквозь плотную ткань черных брюк и пиджака.
