Сергей Дубянский - Деревянный каземат
– Скажи сейчас, – попросила она, шмыгнув носом.
– Не могу, – Вадим прижал к себе ее лицо (скорее всего, чтоб не видеть наполненных слезами глаз), – не могу, потому что пока и сам не понимаю, но у меня есть в этом физическая потребность – не духовная, а, именно, физическая. Это, как наркотики, мне надо все время увеличивать дозы.
– Понятно, – Катя жалобно вздохнула, – а если я скажу, что не смогу так жить, ты ответишь: – Ну, и катись?.. Она замерла, как взведенная катапульта, готовая перелететь через стену, прямо над рычащим внизу монстром, чтоб навсегда приземлиться возле своего дома. И пока Вадим обдумывал ответ, сдерживать агрессивный механизм становилось все труднее.
– Так я не скажу, – наконец, произнес он, – поэтому давай попробуем жить как-нибудь по-другому, хотя никаких гарантий дать не могу.
– И как мы будем пробовать? – напряжение катапульты ослабло – она была еще способна выстрелить, но уже не так далеко и высоко.
– Переезжай ко мне, – взгляд Вадима сделался по-детски наивным, и Катя растерялась, не понимая, шутит он или нет.
– Ты соображаешь, что говоришь?
– Соображаю, – Вадим кивнул, даже не улыбнувшись, – а в чем проблема? Собираться не надо – все, что захочешь, купим.
Катя с ужасом поняла, что мысленно уже решает, что же все-таки заберет из дома. Нет, не кастрюли со сковородками – это пусть остается матери, а, например, альбом с фотографиями или любимую вазочку, в которой совершенно изумительно смотрятся ромашки, растущие у них вдоль забора. …Я же всегда считала себя здравомыслящей женщиной, не способной на безумства!..
– Так что? – Вадим чуть склонил голову, – ты согласна?
Катя обвела взглядом спальню и поняла, что та сделалась для нее роднее собственной крошечной комнатки. Вне ее она уже вряд ли сможет почувствовать себя счастливой, но против утвердительного ответа восставала гордость, любовно взращиваемая на протяжении всей жизни.
– Я не знаю, – сказала она, – я не готова… к тому же, мы почти незнакомы…
– Пойми, – Вадим вздохнул так, словно в сотый раз объяснял одну и ту же избитую истину, – людям бывает хорошо, либо сразу, либо никогда. Все, что происходит потом, называется – «выход из создавшегося положения».
– Все не так! – Катя испугалась его холодного аналитического подхода, – мне очень хорошо с тобой! Но я…
– Разве этого недостаточно? – перебил Вадим, – что еще требуется? Главное, нам хорошо, а остальное купим.
И Катя вдруг, к собственному стыду, поняла, что вся ее жизненная позиция ложна, и больше ей, действительно, ничего не требуется.
– Катюш, – Вадим отстранил ее, чтоб взглянуть в лицо, и как она не пыталась спрятать заплаканные глаза, это не удалось, – Катюш, скажи мне адрес, и вечером я за тобой заеду. А сейчас давай собираться. Мне ж все-таки надо попасть на работу.
Катя подумала, что слово «работа» уже не вызывает прежнего протеста. …Либо я становлюсь похожей на Ирку и остальных, либо действительно люблю его… – в ее голове творился такой хаос, что продолжать рассуждать о чем-либо серьезном уже не представлялось возможным. Она чувствовала, что делает совсем не то, что надо, и при этом безумно счастлива.
– Ты хоть отвезешь меня? – спросила она, прикидывая, что почувствует, если услышит «нет». …А ничего ужасного не произойдет – доберусь сама, а ему она придумаю оправдание, как свойственно всем любящим женщинам…
– Естественно, отвезу! – воскликнул Вадим, – правда, только до центра. Нормально будет?
– Конечно, нормально!
Он попытался встать, но Катя удержала его руку. Ей показалось, что стоит им покинуть постель, как все изменится, и самое страшное – не возвратится никогда. Она не знала, что собирается сказать или сделать… просто надо, чтоб все это не прекращалось, и тогда он всегда останется рядом.
– Все будет хорошо, – Вадим осторожно разжал ее пальцы, поднес к губам и поцеловал каждый, по очереди, – душ примешь?
– Мне еще и накраситься надо.
– Тогда иди.
С этой реплики, вроде, начиналось второе действие пьесы. Актеры были те же, но совсем другой реквизит и другие монологи, которые тоже придется произносить; произносить каждый день, поскольку спектакль, который они задумали, не мог состоять из одних ночей, а должен являться единым целым.
Катя направилась в ванную, прихватив со стула одежду. …Халат надо не забыть, а то, если часто ходить голой, быстро примелькаюсь… – возникла запоздалая мысль из первого акта.
Вадим вышел в гостиную. Портрет смотрел на него в напряженном ожидании.
– Она переезжает к нам, – Вадим остановился у окна, но при этом прекрасно знал, что его слышат, – ты довольна? Видишь, сколько я для тебя делаю? И не надо мне ставить в пример своего Константина!
– Спасибо.
– Да не за что, – Вадим продолжал созерцать пустой двор, – если б я еще знал, для чего это делаю…
– Для тебя это неважно, а, вот, для меня…
– …Вадим, ты где?..
– Здесь! – он обернулся.
Дверь спальни открылась. Катя держала в руках баллончик с тушью, помаду и растерянно смотрела по сторонам.
– А где можно накраситься?
– Ну, туалетный столик пока не был предусмотрен – не для кого, – Вадим улыбнулся, – но проблему решим в ближайшее время. Пока садись здесь, – отодвинув кресло, он вышел, а Катя уселась к столу, невольно оказавшись лицом к лицу с портретом. Ей показалось, что глаза женщины следят за каждым ее движением; от этого становилось неуютно, но отвернуть изображение к экрану она не решилась – просто прислонила к нему зеркальце и постаралась не обращать внимания. В какие-то моменты это удавалось, а в какие-то неожиданно дрогнувшая рука вдруг наносила неровный контур, и это раздражало.
– Вадим, а кто это? – спросила Катя, когда тот появился в комнате, уже одетый; вроде, такой, каким обычно выходил из офиса, и в то же время, совсем другой – другой, потому что за его спиной виднелась неубранная постель.
– Моя мать. Это работа Константина.
– А почему ты не повесишь его?
– Не знаю, – Вадим пожал плечами, – как-то в голову не приходило. Тебе он нравится?
– Я ж никогда не видела твою мать, как я могу сказать? – для Кати значимость картины определялась исключительно ее сходством с оригиналом, – а где сам Костя? Он не ночует здесь?
– Иногда ночует. Но он же натура творческая, и поэтому непредсказуемая – может не приходить неделю, а потом неделю не вылезать из дома.
– Но вы хоть ладите между собой?
– Когда как, – Вадиму совершенно не хотелось обсуждать отношения с братом, – у него сейчас выставка, – пояснил он, – наверное, там пропадает.
