Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 56 (сборник)
Окончательно разбудил меня Дрюня. Он лежал в гамаке у меня под боком и лягался во сне. Убегал или догонял кого-то.
У крыльца стоял помятый «жигуленок» с нарисованным на дверце тараканом и надписью: «Насмерть с гарантией на полгода». Морильщик и тут проявил поэтическую жилку: обвел таракана рамкой в форме рыцарского щита, надпись пустил по ленточке, а сверху изобразил корону. Прямо дворянский герб!
Папа с лейтенантом сидели на вынесенных из дома стульях, и папа веточкой обмахивал меня и Дрюню от комаров.
Пороховницын развивал старую тему: как он благодарен Александру Григорьевичу за то, что разряжает снаряды здесь, а не в кавказских горах, и какой курорт у них на полигоне. Природа нетронутая, местные-то не ходят в лес. Волков постреляли ради безопасности, так зайцы расплодились и сами идут в руки.
Дрюнька проснулся – ушки на макушке, слушал про ручных зайцев. Пора было вмешаться.
– На полигоне, наверное, ОЧЕНЬ ОПАСНО? – намекнула я, кивая на Дрюню.
Пороховницын усмехнулся:
– Население боится. Говорят, что из-за «химии» до сих пор овцы пропадают.
– А на самом деле они ПОДРЫВАЮТСЯ НА МИНАХ? – Я пучила глаза, как лягушка, но лейтенант опять не заметил моих знаков:
– Какие-то, может, и подрываются. Разве поймешь, когда она уже в тарелке?
Такого ответа я не ожидала.
– Вы их едите, что ли?!
– Нет, на елку вешаем, – съязвил Пороховницын. – Солдату на день полагается ложечка тушенки, а работают они, как черти. Ну, доложат мне: «Трищ лейтенант, овца подорвалась, мы ее на пищеблок снесли». Я что, буду расследование устраивать?
Разговор уходил в сторону, а я должна была внушить Дрюне, что на полигоне очень опасно.
– НО ВСЕ-ТАКИ НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ БЫВАЮТ? – нажала я, не подумав, что лейтенанту скоро идти на этот полигон.
– Несчастные случаи везде бывают. Вон, в городе германский турист насмерть захлебнулся газировкой, – отрезал Пороховницын и стал рассказывать, сколько у них на полигоне стоит негодной техники. Музей можно открывать. Есть пятибашенный танк тридцатых годов…
Дрюня перестал дышать и пустил слюнку. Я уже открытым текстом сказала:
– Взрослые, вы думайте, при ком говорите!
И опять Пороховницын с папой заулыбались. Дрюню хлопнули по плечу, мол, это наши мужские разговоры, ты же взрослый парень, ты не пойдешь на полигон один.
Само собой, Дрюня пообещал, что не пойдет. Врать он уже научился.
Когда Пороховницын стал подробно рассказывать, как они отвинчивают взрыватели, а я приготовилась орать и топать ногами, из дома вышел морильщик. Сняв противогаз, он вылил из маски добрый стакан пота.
– Намучился? – посочувствовал лейтенант. – Дать водички?
– Сейчас… Отдышусь… – пропыхтел морильщик и поднял на нас красное распаренное лицо.
Выглядел он обычно для человека, который час или больше потел в душной резине. Но папа вдруг начал привставать со стула:
– ТЫ?!
Морильщик усмехнулся:
– Наконец-то! А я думаю, не узнал меня Серьга или здороваться не хочет? Ну, обнимемся, что ли? Дружок юности, – объяснил он Пороховницыну. – Бывало, уйдешь в самоволку… Хотя что я тебе рассказываю? Ты же сам был курсантом.
Папа кивал с вежливо-пустым лицом. По всему было видно, что эта встреча его не осчастливила.
– Серьга! Эх, сколько лет, сколько зим! – надвигался на него морильщик. Расчувствовавшись, он совсем было полез обниматься, но спохватился: – Черт, я ж грязный. Ну, ладно, еще успеем.
– Конечно, – бесцветным тоном поддакнул папа. – Ты заходи как-нибудь, поболтаем.
На мой взгляд, когда такое говорят человеку, который уже зашел и болтает, он должен обидеться и уйти. Но морильщик оказался толстокожим.
– Ну, дык, ясен пень! – Он хлопнул папу по плечу. – Зайду, тебя не спрошу. А то важный стал, не узнает своего командира!
– Не вписываешься в обстоятельства. Я думал, что ты уже подполковник, не меньше, а тут… – объяснил папа, кивнув на «жигуленок» с надписью, обещающей смерть тараканам.
– Я только до капитана дослужился, – без огорчения сказал морильщик. – Десять лет оттрубил на этом самом полигоне под началом полковника Войтова, а теперь мы, брат, стоим на улице его имени. Слыхал про такого?
– Краем уха, – ответил папа.
– Великий человек был, а ты – краем уха, – огорчился за дядю Сашу морильщик. – Лейтенант вот не застал, а я еще помню, как у нас за штабом дежурил вертолет. Министр обороны звонил каждую неделю, а товарищ полковник соберет бумаги и летит в Москву на доклад. Это ж был испытательный полигон министерства, вся новая техника здесь обкатывалась. Я не жалею, нет! Подумаешь, капитан. Зато какое оружие я испытывал! Полгорода мог снести одним выстрелом!.. – Морильщик говорил, и его покрасневшие от духоты и тараканьих ядов глаза горели темным пламенем. – Пока меня не вышвырнули, – неожиданно закончил он и отвернулся.
– Была причина? – осторожно спросил папа.
– А как же! Разоружение, сокращение армии. Других не было. Я уже привык, – криво усмехнулся морильщик. – Первый специалист в городе, гоняю тараканов от соседей к соседям с гарантией на полгода. На машину не смотри, это для работы. У меня на парадный выезд имеется «бэха», дочке «Мини-Купер» подарил… А ты здесь надолго?
– Как дела пойдут, – не соврал папа. У него правда были какие-то сложные дела из-за наследства.
– Бизнес, – по-своему понял морильщик. – Тогда точно еще увидимся. Если будешь открывать ресторан или гостиницу, меня на козе не объедешь. – И он повернулся к Пороховницыну: – Три тысячи с тебя, хозяин. Без мансарды, как договаривались.
Папа сразу отвернулся и стал с безразличным видом покачивать наш гамак. Укоризненно взглянув на него, лейтенант полез за кошельком.
Когда «жигуленок» с тараканьей смертью скрылся за воротами, за кошельком полез папа.
– Не надо, уже заплачено, – гордо сказал Пороховницын, но деньги взял и облегченно заулыбался. Похоже, отданные тараканщику три тысячи были у него последними.
– Ты что-нибудь говорил ему про меня? – спросил папа.
– Ничего, просто вызвал морильщика. Мы с ним, считай, не знакомы: он мастер, я клиент. А у вас, гляжу, какие-то старые отношения…
– Старые и поганые, – подтвердил папа. – В академии он был у нас «замком»[4].
– Гонял, – с пониманием кивнул Пороховницын.
– Гонять можно по-разному. Нас и офицеры гоняли, но от них мы никогда не слышали: «Ты козел, ты обмылок». А этот учился с нами на одном курсе, но мы поступили после школы – мальчишки семнадцатилетние, – а он успел послужить в армии. Вот и вел себя, как солдатский дед с салагами.
– Бывает, – сказал Пороховницын. Человека с его кулаками мог бы обозвать козлом только самоубийца, поэтому лейтенант не принял папин рассказ близко к сердцу.
