Нил Гейман - Книга кладбищ
НЕЕМИИ ТРОТА,
ПОЭТА
1741–1774
ЛЕБЕДИ ПОЮТ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Ник позвал:
— Мистер Трот? Можно с вами посоветоваться?
— Ну конечно, мой смелый мальчик! — просияв, воскликнул Неемия Трот. — Совет поэта — вежливость короля! Каким елеем — нет, «елеем» не годится, пусть будет «бальзамом» — каким бальзамом мне полить твои раны?
— Я не сказать чтоб ранен, — ответил Ник. — Просто… В общем, объявилась одна девушка, которую я когда-то знал, и я теперь не могу решить — найти её и поговорить с ней или лучше выбросить это из головы.
Тогда Неемия Трот поднялся в свой полный рост — он был пониже Ника, — взволнованно всплеснул руками и сказал:
— О, ну разумеется ты должен найти её и поговорить! Назови её своей Терпсихорой, своей Эхо, своей Клитемнестрой. Посвяти ей стихи, великие оды, а я помогу их написать. Ибо тогда, и только тогда, ты завладеешь сердцем своей возлюбленной.
— Я не хочу завладевать её сердцем. Она не моя возлюбленная, — сказал Ник. — Я просто хочу поговорить с ней.
На это Неемия Трот сказал:
— Язык — наиудивительнейший из всех человечьих органов. Именно им мы пробуем вино и яд, им произносим слова любви и ненависти — всё одним и тем же языком! Иди же! Говори с ней!
— Да нет, пожалуй, всё же не стоит.
— Стоит, сэр! Ещё как стоит! А я напишу об этом, когда всё будет позади.
— Если я выйду из Растворения для одного человека, другим тоже станет легко меня увидеть.
Неемия Трот сказал:
— Послушай меня, юный Леандр, юный герой, юный Александр. Если тобой овладела трусость, то жизнь твоя — ничто, и ничто будет твоей наградой.
— Разумно, — сказал Ник. Он был рад, что додумался поговорить с Неемией. В конце концов, кто ещё может дать хороший совет, если не поэт? И тут он вспомнил…
— Мистер Трот, — попросил он, — расскажите мне про месть.
— Это блюдо лучше подавать холодным, — сказал Неемия Трот. — Не следует мстить, когда ты весь пылаешь от жажды мести. Следует дождаться подходящего часа. Был такой ирландец, О'Лири, у которого хватило надменной наглости накропать заметку о моём первом сборнике стихов, который назывался "Букет красот для джентльменов чести", и в заметке говорилось, что это ничтожнейшая писанина без формы и содержания, и что, якобы, бумага, на которой она была написана, нашла бы себе лучшее применение в… У меня даже язык не поворачивается это повторить. Просто поверь мне на слово: это было наиомерзительнейшее сравнение.
— И вы ему отомстили? — спросил Ник.
— Ему и всему бесстыжему племени! О, как я отомстил им, мистер Иничей, о, месть моя была ужасна! Я написал во многих экземплярах заметку, которую прибил к дверям всех трактиров Лондона, где околачивался всякий писательский сброд. Я написал там, прибегая к моему тонкому литературному гению, что более не буду сочинять для них, а буду писать лишь для себя и для потомков, а для них за всю мою жизнь не издам более ни стиха! И в завещании своём я написал, чтобы все мои стихи похоронили вместе со мной неизданными, и лишь когда потомки спохватятся, что сотни моих произведений — пропали, пропали! — лишь тогда следует вскрыть мой гроб и взять мои стихотворенья из моих мёртвых рук, чтобы, наконец, опубликовать их ко всеобщему ликованию. Всё-таки так ужасно — опережать собственное время…
— То есть, после вашей смерти вашу могилу вскрыли, а стихи опубликовали?
— Пока что нет. Но впереди ещё полно времени! Потомство бесконечно.
— Так это и была ваша месть?
— Воистину. Возмездия коварнее и действенне было не придумать!
— Нда-а, — протянул Ник, не слишком вдохновлённый этим примером.
— Это блюдо лучше подавать холодным, — важно повторил Неемия Трот.
Ник возвращался с северо-западной части кладбища по Египетской аллее. Он шёл туда, где все пути были прямыми и понятными. А когда солнцу пришло время закатиться, он направился в старую часовню. Он не надеялся, что Сайлас уже вернулся. Просто он привык всегда приходить в часовню на закате, и ему нравилось, что его жизнь имеет свой распорядок. К тому же, он проголодался.
Ник приоткрыл дверь и скользнул в склеп. Он отодвинул картонный ящик, забитый отсыревшими приходскими бумагами, и достал пакет апельсинового сока, яблоко, коробку хлебных палочек и упаковку сыра. Он ел и думал, как и где ему разыскивать Скарлетт. Возможно, придётся сноходить, раз она навестила его именно таким образом…
Он направился к выходу, собираясь присесть на серую деревянную скамейку, как вдруг увидел нечто, заставившее его остановиться. На скамейке уже кто-то сидел. Это была девушка. Она читала журнал.
Ник ещё сильнее растворился, слившись с кладбищем, став не заметнее тени или контура ветки.
Но она подняла голову и взглянула на него. И произнесла:
— Ник? Это ты?
Он помолчал, затем спросил:
— Почему ты меня видишь?
— Почти не вижу. Сперва подумала, что это тень какая-то. Но в моём сне ты выглядел точно так же. Как будто постепенно вошёл в фокус.
Ник подошёл к скамейке.
— Ты что, можешь читать при таком освещении? Здесь разве не слишком темно?
Скарлетт закрыла журнал.
— Странно, — сказала она, — вообще-то действительно темно. Но я читала без проблем.
— Ты… — он замялся, не зная, о чём бы её спросить. — Ты здесь одна?
Она кивнула:
— Пришла после школы, чтобы помочь мистеру Фросту копировать эпитафии. А потом сказала ему, что хочу здесь посидеть немного, подумать о жизни. Обещала потом зайти к нему, мы попьём чаю, и он меня отвезёт домой. Он не стал задавать вопросов. Сказал, что тоже любит посидеть один на кладбище, потому что в мире нет мест спокойнее, — она помолчала, затем вдруг спросила: — Можно тебя обнять?
— Зачем? — спросил Ник.
— Мне хочется.
— Ладно, — он немного подумал и добавил: — Я не против.
— А мои руки сквозь тебя не проскользнут? Ты настоящий?
— Не проскользнут, — пообещал он, и тогда она бросилась ему на шею и крепко сжала его в объятиях, так, что он едва мог дышать.
— Осторожно, — выдохнул он.
Скарлетт отпустила его.
— Прости.
— Нет-нет. Было здорово. Просто ты меня сжала крепче, чем я ожидал.
— Я просто хотела убедиться, что ты настоящий. Мне долго казалось, что я тебя выдумала. А потом я какое-то время не помнила про тебя… Но, выходит, я ничего не выдумывала, ты живёшь по-настоящему, а не только в моей голове. Вот мы снова и встретились.
Ник улыбнулся.
— Ты раньше ходила в такой оранжевой курточке. Я с тех пор, как видел оранжевый цвет, всегда о тебе вспоминал. Правда, вряд ли та курточка у тебя сохранилась.
