Лео Перуц - Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра
– У вас черт ворует водку? – улыбнулся ван Делле.
– Да, и вино тоже, и медовуху, и пиво – короче говоря, все хмельное! – объявил лекарь.
– И он вам показывается на глаза? – осведомился ван Делле.
– Конечно, не только ночью, но и днем! – ответил лекарь.
– Так он зарится на вашу водку? – спросил алхимик.
– Ну, нет, – засмеялся лекарь. – У каждого человека свой черт, мой же такого сорта, что ложится со мною в постель!
Он сделал еще один добрый глоток из фляги, а потом позволил Броузе вывести себя из парка через калитку в стене.
Когда солнце поднялось высоко, Броуза поднялся с пола и стер сон со своих глаз. Ван Делле не спал. Боль в ноге, непривычная обстановка, а главное – страх перед наступившим Вацлавовым днем не давали ему покоя. Истопник притащил в медном тазу воды и дал алхимику умыться. Потом он принес хлеба с сыром и подал его ван Делле, приговаривая совсем как в прежние дни:
– Ешьте, пане! Хлеба у вас будет сколько захотите, а сыра – сколько пожелаете!
Он заменил компресс и попросил у ван Делле разрешения уйти: ему хотелось зайти в замок и поглядеть, как там складываются дела.
– Поднимется адский шум, когда они заметят, что вы улизнули! – предсказывал он. – Те, кто сообщат об этом императору, будут ходить в шишках и кровавых рубцах, а может, и похуже будет. Он впадает в бешенство и бросает людям в голову чем попало: подсвечниками, блюдами, тарелками, ножами, коробками, статуями из дерева, камня и тяжелого металла; они у него и понаставлены-то везде только для того, чтобы он швырял их людям в голову; а то может шпагу выхватить… Мне он раз саданул книгой с картинками о страстях Христовых. Потом, правда, покаялся и лил горькие слезы, но не из-за меня, а из-за оскорбления Спасителя.
– Да, но что будет дальше? – с тревогой спросил ван Делле. – Ведь подсвечниками и блюдами дело не кончится.
– Конечно, нет, – подтвердил Броуза. – Император вызовет господина обер-гофмаршала и господина обер-бургграфа и обрушится на них, будет топать ногами, кричать, что они помогли вам бежать, а значит, оба состоят на содержании у герцога Матиаса. У господина обер-гофмаршала шея и голова нальются кровью, но обер-бургграф будет успокаивать императора. Он пообещает разыскать вас и привезти обратно, и недели две вас действительно будут искать, а потом все это вылетит у императора из головы, потому что у него все человеческие чувства – гнев, раскаяние, досада, надежда и доверие – быстро оборачиваются в свои противоположности.
– А здесь меня искать не станут? – спросил ван Делле.
– Только не здесь. Можете быть спокойны, – утешил его Броуза. – Вероятно, даже в том, что вы так неловко прыгнули с лестницы и не можете идти дальше, проявилась Божья к вам милость. Я теперь закрою вас и пойду. К вечеру вернусь. Вы уж как-нибудь скоротайте тут время.
– Я употреблю его на то, чтобы поразмыслить о многих превратностях моей жизни, – сказал алхимик. – И еще я почитаю мою книгу – она послужит мне утешением в сегодняшней печали.
И он достал томик Сенеки из кармана. Но он не нашел покоя после ухода Броузы и не мог сосредоточиться на какой-либо мысли. Приключения и превратности его жизни, из череды и разрешения которых он хотел бы почерпнуть смысл сегодняшней ситуации, беспорядочно теснились у него в сознании и растекались в ничто. Он попытался отвлечься чтением Сенеки, но слова мелькали у него перед глазами. Он читал и тут же забывал прочитанное. Он устал, но не мог уснуть. Время не хотело двигаться, и тогда он нашел средство перехитрить его. Он стал напрягать ногу и двигать ею, отчего по ней разливалась боль. Когда она становилась невыносимой, он оставлял сустав в покое. Боль утихала, и так понемногу утекало время. Его взор застрял на низком подоконнике: ему казалось, что это – часы проклятого дня, которые так и застыли в оцепенении.
После полудня он все-таки заснул. Это был недолгий и неспокойный сон, и все же он почувствовал себя лучше – ему даже казалось, будто он проспал много часов. Еще раз он попытался читать Сенеку, но скоро отложил книгу, решив, что день уже близок к вечеру, скоро стемнеет, и читать будет трудно. А было еще далеко до сумерек…
И все-таки остаток дня прошел немного скорее, потому что в ближнем монастыре капуцины начали службу с хоровым пением, органом и колокольчиками. Когда около девяти часов вернулся Броуза, он нашел своего гостя более спокойным, чем ожидал. Ван Делле попробовал привстать и хотел сразу же пуститься в расспросы, но Броуза прижал палец к губам.
– Тихо, пане, тихо! – сказал он. – Там, снаружи, двое помощников садовника. Они совсем близко, могут услышать!
Ван Делле шепотом спросил, что делается наверху, большой ли там шум, ищут ли его на дорогах и по гостиницам.
Броуза поставил свою корзину на пол, вытер пот со лба, высек огонь и зажег свечу.
– Шума не было вовсе! – сообщил он. – Они даже еще не знают, что вы исчезли.
– Так, значит, император не требовал меня к себе? – воскликнул ван Делле.
Броуза выглянул в дверь: оба парня исчезли из виду. Чуть погодя их голоса послышались откуда-то издалека.
– Ушли, – сказал он. – Нет, император о вас, видимо, и не спрашивал.
– И не посылал ко мне Пальфи или Маласпина?
– Нет, никто из камергеров сегодня не ходил в мастерскую, – заверил Броуза.
– Не могу понять этого! Разве сегодня не Вацлавов день? – вскричал ван Делле.
– Может быть, именно поэтому император сегодня не нашел времени заняться вами, – предположил Броуза. – Ведь день святого Вацлава для него очень тягостен. Он должен со свечой в руке пройти в процессии, показаться народу, а он этого не любит. А потом приемы, аудиенции. Господин архиепископ и епископ из Ольмуца оба являются к нему и убеждают его в том, что зрелища и церковные церемонии просто необходимы в такое время, когда ультраквисты повсюду подымают свои мятежные головы, и что его отец, блаженнопамятный и почивающий в бозе император Максимилиан II, никогда не пренебрегал участием в процессии в день святого Венцеля, как они его именуют…
Он привычно провел рукой по глазам. Потом из корзины появилась жареная рыба, вареные яйца, хлеб, фрукты, сыр и кувшин вина.
– Завтра, – сказал он, словно утешая этим ван Делле, – Его Величество наверняка вспомнит, что вы проспорили ему свою голову.
Но семнадцать дней скрывался ван Делле в домике Броузы, а в замке ничего не происходило; казалось, император начисто забыл про алхимика. Вначале ему было тяжело проводить дни в напряженной неподвижности и мечтаниях, но потом он нашел средство коротать время. Он наблюдал за муравьями, среди которых различались два вида или народца: рыжие и темные. Они очень походили на людей тем, что не хотели мирно жить между собой, а постоянно обменивались разбойными нападениями. Он наблюдал за работой паука и за тем, как мелкие мошки застревали в паутине, а крупные осы легко пробивали ее, и это тоже было образом и подобием времени и дел человеческих. Он установил, что пока он трижды прочитывал по четкам «Верую», проходило розно восемь минут. Он стал упражняться в ходьбе, а ночью даже выходил из хижины и рассматривал звездное небо.
