Фиона Хиггинс - Заклинатель
Я навострил уши. Юнона обменялась с кем-то несколькими короткими фразами, и они с Бенедиктом вошли внутрь. Похоже было, на сей раз все будет проще: по крайней мере, их спокойно впустили в дом. Только как же войду я? Явно не через ту же дверь. По железным ступеням я спустился в подвал, и тут удача мне улыбнулась: служанка вынесла из кухни ведерко с углем. Я пригнулся, чтобы она меня не заметила, а когда девушка начала рыться в куче угля, я, не теряя зря времени, забежал в дом.
Я оказался в узком коридоре, впереди виднелась лестница на второй этаж, — видимо, на другом конце должна была находиться кухня. Тут послышалось шуршание кисточек, украшавших остроносые сапоги Бенедикта, а затем на верхней ступеньке лестницы показались и сами сапоги. Справа я заметил дверь, тут же проскользнул в нее и притаился. И снова удача улыбнулась мне, ибо при неярком блеске свечей я увидел, что волей случая оказался в той самой комнате, где лежит покойник, к которому позвали Юнону и Бенедикта. Послышались голоса, и я юркнул в большой сундук, что стоял у стены, — в тот самый момент, как дверь начала открываться.
В сундуке хранились постельное белье и старая одежда, так что сидеть в нем оказалось вполне удобно. В передней панели сундука я приметил усохший сучок, надавил на него — и тот выпал, так что у меня появилась возможность наблюдать за происходившим в комнате. Я устроился поудобнее, прижавшись к отверстию от сучка зеленым глазом, и постарался сосредоточиться, чтобы не упустить ни малейшей детали и внимательно разглядеть все действия Бенедикта. Покойник, пожилой мужчина, лежал на столе прямо передо мной. Пару секунд спустя двое молодых людей, одетых в черное, ввели в комнату Юнону и Бенедикта. За ними следовала пожилая женщина, также облаченная в траур. По черным густым бровям и широко посаженным глазам я догадался, что молодые люди — сыновья пожилой женщины. Мне показалось, что, учитывая обстоятельства, близкие покойного пребывают в весьма недурном расположении духа. Они даже шутили и перехихикивались. Конечно, на разных людей горе оказывает разное действие — мы обсуждали это с мистером Гофридусом, — и все же эта троица вела себя так, что мне стало не по себе. У меня появилось чувство, будто здесь что-то не так.
Сперва все шло, как я и ожидал. Бенедикт и Юнона заняли свои места, на верхней губе у обоих поблескивала та самая мазь, и вскоре до меня добрался знакомый запах снадобья из флакона, который Юнона раскачивала на цепочке. Впрочем, поскольку я сидел в сундуке, аромат на сей раз был гораздо слабее. Я решил во что бы то ни стало сохранить ясность ума, а потому приложил к носу и рту кусок льняной ткани. Уловка подействовала настолько успешно, что я даже удивился. Аромат снадобья с самого начала показался мне чересчур приторным. Бенедикт воздел руки и начал свою обычную речь. Надо сказать, они оба умели устроить зрелищное представление. Бенедикт, благодаря роскошному одеянию и благородной осанке, имел вид едва ли не царственный, а бесшумные движения Юноны сообщали происходящему серьезность, торжественность и изящество. Наблюдая за троицей зрителей, я заметил, что они не слишком-то нервничают — скорее, им просто не терпится, когда же начнется самое главное. Наконец Бенедикт кончил читать заклинания, и я с нетерпением ждал результата. Юноши и их мать смотрели на тело отца с ужасом и удивлением, но оно, как ни странно, не двигалось. Мне показалось, Бенедикт собирается что-то сказать, но один из юношей, тот, что пониже, неожиданно подскочил к своему умершему отцу, грубо схватил его за плечи и начал трясти.
— Ты, мерзкий старый козел! Говори, где они? — потребовал он. — Говори, живо, куда ты их засунул?
Юнона и Бенедикт в ужасе переглянулись, и девушка отчетливо произнесла:
— Что ты имеешь в виду?
— Что-что! Деньги, — отвечал второй сын, даже не глядя на Юнону. — Наследство наше, вот что.
Он тоже подошел к труду и как следует его встряхнул.
— Не понимаю, о чем ты, — ровным голосом сказала Юнона.
Я тем не менее начал нервничать. Оба юноши вели себя все более грубо, так что покойник выглядел уже весьма неопрятно. Его волосы, прежде причесанные и набриолиненные, теперь растрепались совершенно, галстук развязался, воротник расстегнулся. Одна рука упала и повисла над краем стола. Мистер Гофридус очень расстроился бы, случись ему лицезреть дорогого клиента в столь жалком виде; говоря о клиенте, я в данном случае имею в виду покойника. Я давно уж заметил, что мистер Гофридус тратит на мертвых куда больше времени, чем на живых. Лично я никогда прежде не видел, чтобы кто-либо изливал столь сильную ярость на кого бы то ни было — мертвого или живого.
Наконец Бенедикт попытался вмешаться.
— Прошу, джентльмены, — твердо сказал он. — Я настаиваю, чтобы вы прекратили вести себя подобным образом. Не подобает…
— Не мешайся, старик! — рявкнул первый из сыновей. Он схватил мертвеца за лацканы пиджака и еще раз потребовал: — Говори же! Где они?
Одна труп продолжал упорно молчать.
— Почему он не отвечает? — спросила мать неожиданно грозным голосом, совершенно не подходящим для столь хрупкого на вид существа. Она шагнула навстречу Бенедикту и осуждающе ткнула в него пальцем. — Ты ведь, кажется, утверждал, будто мертвые говорят только правду.
— Утверждал, — подтвердил Бенедикт. — Только вы повели себя недопустимо. К мертвым должно относиться с уважением.
— Относиться с уважением? — взвизгнула она. — Этот старый жмот спрятал где-то целое состояние в золотых слитках, а потом, не сказав нам, где спрятал, подох. С уважением, говоришь?
В этот момент Бенедикт, видимо, понял, что пришло самое время позаботиться не о мертвых, а о живых, а именно о себе и Юноне, которая уже некоторое время дергала его за рукав.
— Идем отсюда! — прошипела она. — Скорее!
Едва сдерживая страх, я наблюдал, как они выходят из комнаты.
— Ах вы грядные, мерзкие южане! — закричала мамаша, кидаясь за ними следом. — Так я и знала, что вам нельзя доверять! И не ждите, что вам за это заплатят! Ах вы мошенники, мы могли бы засадить вас в тюрьму!
О, как мне хотелось уйти вместе с ними! Однако деваться было некуда: я лежал в сундуке, напуганный до полусмерти. Оба сына — видимо, осознав, что тряси не тряси, а узнать, где спрятано золото, им не удастся, — принялись спорить над измочаленным трупом отца.
— Так я и знал, что из этого ничего путного не выйдет!
