Энн Райс - Слуга праха
Вскоре я оказался в доме Зурвана и нашел его сидящим за столом. В руке он держал какой-то документ.
Этого темноволосого, еще не старого, хотя изрядно поседевшего человека с большими голубыми глазами я бы принял за перса или мидийца. Прежде чем заговорить, Зурван внимательно посмотрел на меня, и мне стало ясно, что от него не укрылась ни одна деталь моего невидимого другим облика.
«Облеки себя плотью, — наконец произнес он. — Ты знаешь, как это сделать. Прими форму».
Такое задание пришлось мне по вкусу, ибо возвращение в плоть доставляло удовольствие. К тому же я знал только те слова, что были написаны на табличке. Тем не менее мне понадобилось лишь несколько секунд, чтобы обрести тело. При виде меня Зурван со смехом откинулся назад, задрав колени. Насколько могу судить, я выглядел тогда так же, как сейчас.
Помнится, меня поразил этот великолепный греческий дом с внутренним двориком, распахнутыми дверями и множеством рисунков по стенам, изображавших стройных большеглазых греков в легких одеждах, похожих на египетские и все же обладавших неповторимым своеобразием ионического стиля.
Зурван наконец опустил ноги и встал, сложив руки на груди. На нем было типично греческое свободное одеяние без рукавов и сандалии. Он смотрел на меня без тени страха — как, наверное, отец разглядывал бы изделие серебряных дел мастера.
«А где же твои ногти, дух? — спросил он. — Почему лицо твое лишено растительности, а глаза не прикрыты веками? Доведи дело до конца, и побыстрее. А на будущее запомни, что достаточно сказать: „Дай мне все, что необходимо сейчас“. Сосредоточься на облике, который должен принять, и заверши начатое. Вот так. Отлично».
Он одобрительно похлопал в ладоши.
«Ну вот, теперь ты полностью готов к тому, что тебе предстоит. Сядь. Я хочу посмотреть со стороны, как ты двигаешься: ходишь, разговариваешь, поднимаешь руки. А пока сядь, мы продолжим».
Я повиновался и присел на типично греческий стул с высокими подлокотниками и без спинки. Здесь все было для меня другим, необычным, даже воздух — прозрачный и удивительно чистый.
«Это потому, что мы на берегу моря, — ответил Зурван. — Чувствуешь, какой влажный здесь воздух? Он пойдет тебе на пользу. Недаром пустоголовые призраки мертвых и демоны, в какой бы форме ни пребывали, предпочитают сырые места: им нужна вода, ее журчание, запах, прохлада, которую она дарит».
Зурван медленно зашагал по комнате. Я равнодушно, даже высокомерно наблюдал за ним, но он не обращал на меня внимания.
Глядя на его худые старческие ноги, я думал, что фасон одежды, принятый у вавилонян или персов, подошел бы ему гораздо больше. Впрочем, в Милете было слишком жарко.
Устав следить за Зурваном, я принялся рассматривать восхитительный мозаичный пол, хотя и в наших домах встречались богатые интерьеры. Здесь пол украшали не розетки и не изображения торжественных процессий, а точеные фигурки танцоров и орнаменты из виноградных гроздей и листьев, а вдоль стен были выложены кусочки цветного мрамора разных форм и размеров. Фантазия мастеров, казалось, не иссякала никогда. Мне вспомнились изящные греческие вазы, в изобилии встречавшиеся на рынках. Фрески на стенах поражали своими красками и мастерством, а перемежавшие их однотонные полосы ласкали взгляд.
Зурван остановился в центре комнаты.
«Итак, нас восхищает прекрасное, — хмыкнул он и, не дождавшись ответа, приказал: — Говори. Я хочу услышать твой голос».
«А что я должен говорить? — поинтересовался я, не поднимаясь со стула. — То, что хочу, или то, что ты велишь? Должен ли я откровенно сказать, что думаю, или подобострастно согласиться с тобой?»
Я умолк, ибо вдруг осознал, что произношу слова не по собственной воле, и утратил всю самоуверенность. Я вспомнил, что специально был послан к этому человеку — могущественному магу. Он Господин, а я всего лишь Служитель.
«Не беспокойся, — сказал Зурван. — Твоя речь отчетлива и понятна. Только это я и хотел узнать. Ты мыслишь, ты обладаешь силой. Думаю, ты самый величайший из ангелов, какого я когда-либо встречал. Никто из тех, кого я вызывал заклинаниями, не был столь могуч».
«Кто же послал меня? — спросил я. — Царь…»
Разум мой неожиданно пришел в смятение, в голове помутилось. Неспособность что-либо вспомнить повергла меня в ужас.
«Вот беда всех духов, из-за нее они остаются слабыми. Бог вселяет в них… неуверенность. И духи не могут обрести достаточно силы, чтобы причинять зло людям. Но ты знаешь, кто тебя послал. Думай! Постарайся найти ответ. Сейчас ты начнешь вспоминать. Но для начала дай выход ярости, рвущейся изнутри. Я не имею ничего общего с теми, кто мучил и убил тебя. Полагаю, все делалось так неумело и неловко, что будь на твоем месте дух послабее, он просто не вынес бы испытаний. Но ты выдержал. А что касается того, кто тебя послал… Вспомни, он сделал то, о чем ты просил. Он исполнил обещание».
В голове у меня прояснилось, и по мере того, как гнев постепенно покидал мой разум, будто воздух — легкие при долгом выдохе, я чувствовал себя все лучше. Даже дыхание стало ровнее.
«Ах да, царь Кир. Он отправил меня в Милет, ибо я просил об этом».
«Не трать время на мелочи. Помнишь, о чем я спрашивал? О ногтях, о веках… О деталях, которые всегда на виду. Внутренние органы не имеют значения. Твой дух пребывает в совершенной оболочке. Тебя невозможно отличить от обычного человека. Глупо тратить время и силы на сотворение сердца, легких или крови лишь затем, чтобы ощущать себя живым. Иногда тебе, возможно, понадобится немного крови, чтобы она вытекла из тела, но это пустяки, и потому нет нужды воссоздавать человеческий облик полностью. Ну что, тебе лучше?»
«Лучше? — Я сидел все в той же сгорбленной позе, положив ступню на колено, однако старый мудрец, казалось, не обращал внимания на мое нахальство. — Скажи, каково мое предназначение? Творить добро или зло? Ты назвал меня могущественным ангелом. Так же говорил и царь. Но он упоминал и о демоне. Или он имел в виду кого-то другого?»
Он стоял посреди комнаты — чуть покачиваясь, спокойный и невозмутимый — и, прищурившись, внимательно смотрел на меня.
«Полагаю, ты станешь тем, кем захочешь сам, хотя другие попытаются сделать тебя тем, кем пожелают они. В тебе много ненависти, Азриэль, очень много…»
«Ты прав. Я исполнен ненависти. Стоит вспомнить кипящий котел, и я прихожу в ужас, а потом меня захлестывает ненависть».
«Никто больше не причинит тебе такие страдания. Вспомни, разве ты не воспарил над котлом? Ты чувствовал обжигающее прикосновение кипящего золота?»
Я содрогнулся всем телом и дал волю слезам. Невыносимо было говорить о том, что произошло, и я не желал обсуждать это с ним.
