Брэм Стокер - Дракула
Мы направились наверх к Люси. Артур остался за дверью. Люси посмотрела на нас, но ничего не сказала. Она не спала, но просто была слишком слаба. Только глаза ее говорили. Ван Хелсинг вынул несколько предметов из своего чемодана и положил их подальше на столик. Затем он приготовил снотворное и, подойдя к кровати, ласково сказал:
– Вот, маленькая мисс, ваше лекарство. Выпейте это, будьте пай-девочкой. Я помогу вам сесть, чтобы легче было его проглотить. Ну вот!
Она с трудом проглотила лекарство, которое долго не действовало. Причиной тому, в сущности, была ее чрезмерная слабость. Время тянулось бесконечно долго, пока сон наконец не стал ее одолевать. В конце концов снотворное подействовало, она заснула глубоким сном. Профессор был вполне удовлетворен и, позвав Артура в комнату, попросил его снять сюртук. Затем он добавил:
– Вы можете ее поцеловать, пока я переставлю стол на место. Джон, дружок, помогите мне.
Таким образом, никто не подсматривал, как Артур наклонился к ней.
Ван Хелсинг, повернувшись ко мне, сказал:
– Он так молод и силен и кровь столь чиста, что даже нет надобности ее обрабатывать.
Затем Ван Хелсинг приступил к операции и сделал ее с невероятной быстротой. Во время трансфузии казалось, будто жизнь снова возвращается к бедной Люси, лицо же Артура становилось все бледнее, хотя оно и сияло от невыразимой радости. Позднее я стал волноваться, потому что потеря крови сказывалась на Артуре, хотя он и был сильным мужчиной.
Но какой ужасный надлом, должно быть, произошел в здоровье Люси, ибо то, что вконец ослабило Артура, принесло ей лишь незначительное облегчение. Лицо профессора было серьезно, он чрезвычайно внимательно и зорко следил за Люси и Артуром. Я слышал удары своего собственного сердца. Чуть позже профессор тихо проговорил:
– Заканчивайте! Достаточно! Помогите ему, а я займусь ею.
Когда все кончилось, я увидел, насколько ослабел Артур.
Я перевязал рану и взял его под руку, чтобы увести. Тут Ван Хелсинг, не поворачиваясь к нам, сказал (у этого человека глаза, кажется, есть и на затылке):
– Храбрый юноша! По-моему, он заслужил еще поцелуй, который он сейчас же и получит.
Покончив с операцией, он поправил под головой пациентки подушки. При этом он чуть сдвинул черную бархотку, которую Люси постоянно носила на шее, закалывая ее бриллиантовой застежкой – подарком жениха, – и показал мне на маленькие красные знаки на ее шее. Артур ничего не заметил, но я услышал тяжелый вздох Ван Хелсинга, который обычно выдавал его переживания. В первый момент он не проронил ни слова, потом, обернувшись, сказал:
– Теперь уведите нашего храброго юношу, дайте ему портвейну, и пусть он немного отдохнет. А потом пусть он отправляется домой и хорошенько поест и поспит, чтобы восстановить силы после жертвы, которую он принес своей невесте. Ему не следует больше тут оставаться… Стойте, еще одну минуту! Вы, сэр, быть может, беспокоитесь о результатах, так знайте, операция была успешной. На этот раз вы спасли ей жизнь и можете идти домой и немного отдохнуть с сознанием того, что все, что в наших силах, сделано. Я расскажу ей все, когда она поправится; она вас еще больше полюбит за то, что вы для нее сделали. Прощайте!
Когда Артур ушел, я вернулся в комнату. Люси тихо спала, но дыхание ее стало глубже: видно было движение покрывала, когда ее грудь вздымалась. Ван Хелсинг сидел возле кровати и не сводил с нее глаз. Бархотка снова прикрыла красный знак. Я шепотом спросил профессора:
– Что вы будете делать с этой меткой?
– А что бы сделали вы?
– Я ее еще не осмотрел, – ответил я и сдвинул бархотку в сторону.
Как раз над яремной веной находились две маленькие дырочки, вид которых вызывал тревогу. Болезненного процесса, очевидно, в них не шло, но края их были бледными и тонкими, словно их перетерли. Сначала мне пришло в голову, что ранки и являются причиной большой потери крови; но я тотчас же отбросил эту мысль как абсолютно невозможную. Судя по бледности Люси до операции, она, наверное, потеряла столько крови, что вся постель должна быть ею пропитана.
– Ну? – спросил Ван Хелсинг.
– Нет, – ответил я. – Я ничего не могу сделать.
Профессор встал.
– Мне необходимо сегодня же вернуться в Амстердам, – сказал он. – Там мои книги и вещи, которые мне необходимы. Вам придется провести здесь всю ночь, не спуская с нее глаз.
– Сиделка не нужна? – спросил я.
– Мы с вами самые лучшие сиделки. Наблюдайте всю ночь. Следите за тем, чтобы она хорошо питалась и чтобы ничто ее не тревожило. Вам придется просидеть целую ночь. Выспимся мы с вами после. Я вернусь, как только успею, и тогда можно будет начать.
– Начать? – сказал я. – Что вы этим хотите сказать?
– Увидите, – ответил он, поспешно уходя.
Несколько секунд спустя он вернулся, просунул голову в дверь и, грозя мне пальцем, сказал:
– Помните, она на вашем попечении. Если вы хоть на минуту ее оставите и с ней что-нибудь случится, вы никогда больше не сможете спать спокойно!
Дневник д-ра Сьюарда (продолжение)
8 сентября.
Я всю ночь просидел у Люси. К сумеркам действие снотворного прекратилось, и она проснулась; после операции она казалась совершенно другим существом. Даже настроение ее стало прекрасным. Она была полна жизни, но я легко различал следы полного изнеможения, в котором она находилась. Я сказал миссис Вестенра, что д-р Ван Хелсинг велел мне просидеть всю ночь около ее дочери, но она возражала против этого и доказывала, что ее дочь уже достаточно окрепла и даже весела. Но я не сдался и приготовил все, что было необходимо для долгого ночного бдения. Пока прислуга приготовляла все для сна, я отправился ужинать, а затем вернулся и сел возле кровати. Люси нисколько не протестовала, наоборот, всякий раз, когда я перехватывал ее взгляд, он был исполнен благодарности. Затем сон начал одолевать ее, но она как-то вздрагивала, точно боролась с ним. Это повторилось несколько раз, причем вздрагивала она все сильней и все чаще. Ясно было, что она почему-то не хотела засыпать, и я заговорил с ней:
– Вам не хочется спать?
– Я боюсь уснуть!
– Боитесь уснуть? Отчего? Ведь это благо, которого все мы жаждем.
– Да, но если бы вы оказались на моем месте, если бы он был для вас предвестником ужаса…
– Предвестником ужаса? Не понимаю, что вы этим хотите сказать.
– Не знаю, сама не знаю! Это и есть самое страшное. Ведь слабость у меня исключительно от этих снов; до сих пор я боюсь даже подумать о них.
– Но, дорогая моя, сегодня вы можете уснуть спокойно! Я буду вас охранять и обещаю вам, что ничего не случится.
– О, я знаю, что на вас я могу положиться!
