Нужные вещи - Кинг Стивен

Полли подняла руки. Вначале она болезненно стеснялась своих искривленных, несчастных рук, и эта стеснительность еще оставалась, но Полли давно поняла, что интерес Алана к ее болезни происходит исключительно из-за того, что он ее любит и переживает за ее здоровье. Ему по-прежнему казалось, что ее руки неуклюжие и одеревеневшие, будто на них надеты невидимые перчатки — жесткие, негнущиеся перчатки, сработанные неумелым и нерадивым скорняком, который надел их ей на руки и навечно пришил прямо к запястьям.

— Ты сегодня принимала таблетки?

— Одну рано утром, как встала.

Вообще-то она приняла три таблетки — две утром и одну после обеда, — но боль практически не утихла. Она боялась, что выдает желаемое за действительное и покалывание, о котором только что шла речь, не более чем продукт ее собственного воображения. Полли не любила лгать Алану; она знала, что ложь и любовь — понятия несовместимые. Но она так долго жила одна, что какая-то ее часть до сих пор страшилась этого неослабевающего внимания и заботы. Она верила ему, да — но боялась посвящать его во все.

Он все настойчивее уговаривал ее посетить клинику в Майо, и она понимала, что, если Алан узнает, насколько сильные у нее боли на самом деле, он вообще от нее не отстанет. Она не хотела, чтобы ее проклятые руки стали главной составляющей их любви… и еще ее пугал возможный результат обследования в подобной клинике. С болью еще как-то можно жить, но жить без надежды… не факт.

— Достань из духовки картошку, пожалуйста, — попросила она. — Мне надо позвонить Нетти.

— А что с ней?

— Живот взбунтовался. Она сегодня не приходила. Хочу убедиться, что это не желудочный грипп. Розали говорит, что сейчас эпидемия, а Нетти ужасно боится врачей.

И Алан, знавший Полли Чалмерс гораздо лучше, чем полагала сама Полли, подумал, глядя ей вслед: Кто бы говорил, любимая. Он был полицейским и, даже когда он был не на работе, не мог отключить привычку наблюдать и анализировать; это была привычка, ставшая второй натурой. Тем более что стремление избавиться от этой привычки очень дорого ему стоило. Если бы он был чуть-чуть наблюдательнее в последние месяцы жизни Энни, они с Тоддом, возможно, были бы живы.

Он заметил перчатки, когда Полли встретила его в дверях. Он заметил, что она стянула их зубами, а не руками, как обычно. Он видел, как она раскладывает курицу, и заметил легкую гримасу на ее лице, когда она подняла тарелку и поставила ее в микроволновку. Это были плохие признаки. Он подошел к двери из кухни в гостиную, желая понаблюдать, насколько уверенно она наберет номер. Это был верный способ узнать, насколько сильна боль. И тут его ждал приятный сюрприз. Во всяком случае, так ему показалось.

Она быстро и уверенно набрала комбинацию клавиш, а из-за того, что она стояла в дальнем конце комнаты, он не заметил, что этот аппарат — как и все остальные — был заменен на другую модель, с большими кнопками. Он вернулся на кухню, краем уха прислушиваясь к разговору в гостиной.

— Алло, Нетти?.. Я уже собиралась повесить трубку. Я тебя разбудила?.. Да… Ага… Ну и как?.. Вот и хорошо, а то я волновалась… Нет, с ужином все в порядке, Алан привез жареного цыпленка из одного ресторанчика в Оксфорде, «Ко-Ко» называется… Да, да, точно.

Алан достал поднос из шкафчика над кухонным столом и подумал: она врет насчет рук. Не важно, насколько ловко она обращается с телефоном, — боли были такими же сильными, как и в прошлом году, если не хуже.

Мысль о том, что Полли ему солгала, не очень его огорчила; его точка зрения относительно искажения правды была намного терпимее, чем ее. Возьмем, к примеру, ребенка. Она родила его в начале 1971 года, через семь с лишним месяцев после побега из Касл-Рока. Она рассказала Алану, что ребенок — мальчик, которого она назвала Келтоном, — умер в Денвере, в возрасте трех месяцев. Внезапная смерть ребенка грудного возраста — худший кошмар молодой матери. Очень даже правдоподобная история, и у Алана не было причин сомневаться, что Келтон Чалмерс действительно умер. В версии Полли был только один изъян: это была неправда. Алан был неплохим полицейским и чувствовал, когда люди лгут.

(кроме тех случаев, когда это была Энни)

Да, подумал он. Кроме тех случаев, когда это была Энни. Верно подмечено, а главное — вовремя.

Почему он решил, что Полли говорит неправду? Она слишком часто моргала? У нее был слишком прямой, слишком пристальный взгляд? Что-то было не так в том, как она поднимала руку и рассеянно теребила ухо? Как она скрещивала ноги — старый детский сигнал, означающий это все понарошку?

Все это вместе и… ничего. По большей части это был скрытый сигнал, звучащий у него в голове, как сирена в аэропортовском металлодетекторе, которая включается, когда через рамку проходит кто-то с металлической заплаткой на черепе.

Впрочем, эта ложь его вовсе не злила и не волновала. Бывают люди, которые обманывают ради выгоды, люди, которые лгут от боли, люди, которые врут постоянно — просто потому, что идея говорить правду им абсолютно чужда… и есть люди, которые лгут потому, что ждут подходящего момента для правды. Он знал, что ложь Полли насчет Келтона относится к этому последнему разряду, и он был готов ждать. Придет время, и она раскроет ему свои секреты. Спешить некуда.

Некуда спешить: сама мысль светилась радостью.

Ее голос, доносившийся из гостиной — спокойный, красивый и такой правильный, — тоже радовал и успокаивал Алана. Он еще не избавился от чувства вины за то, что приходит сюда и знает, где лежит вся посуда и утварь, за то, что он знает, в каком ящике шкафа в спальне она держит чулки и где у нее начинаются и заканчиваются полоски незагорелой кожи, но все это не имело значения, когда он слышал ее голос. Потому что ее голос медленно, но верно становился для него голосом дома.

— Если хочешь, я к тебе загляну попозже… Ах, ты уже… Ну и правильно, сейчас тебе нужно как следует отдохнуть… Завтра?

Полли рассмеялась. Рассмеялась легко и свободно, и Алан почувствовал, как от этого смеха мир вокруг обновился. Он подумал, что, если она будет вот так смеяться, он хоть всю жизнь готов ждать, пока она не раскроет ему свои секреты.

— Нетти, даже и не думай! Завтра суббота! Я весь день собираюсь валяться в постели и откровенно грешить!

Алан улыбнулся. Он выдвинул ящик под плитой, нашел там пару прихваток и открыл духовку. Одна картофелина, две картофелины, три картофелины, четыре. Как, интересно, они вдвоем съедят четыре громадных печеных картофелины? Хотя он должен был догадаться, что еды будет много, потому что именно так Полли и готовит. За этими четырьмя картофелинами явно скрывался какой-то еще секрет, и когда-нибудь, когда Алан получит ответы на все свои «почему» — ну, или на большую их часть, или хотя бы на половину, — чувство вины и смущения обязательно должно пройти.

Он вынул картошку. А через секунду пискнула микроволновка.

— Ой, Нетти, мне пора…

— Все в порядке! — заорал Алан. — Я держу ситуацию под контролем! Не волнуйтесь, дамочка! Я из полиции!

— …но если тебе что-то понадобится, обязательно позвони мне. Ты уверена, что у тебя все в порядке?.. А если что-то будет не так, ты мне скажешь?.. Хорошо… Что?.. Нет, просто спросила… Тебе того же… Спокойно ночи, Нетти.

Когда Полли вернулась на кухню, Алан уже выложил цыплят на стол и выворачивал одну из картофелин из кожуры ей на тарелку.

— Алан, милый! Не надо было… зачем?

— Обслуживание по высшему разряду, красавица. — Он понял еще одну вещь: когда руки у Полли плохи, как сейчас, ее жизнь превращается в серию маленьких и мучительных сражений; обычные, пустячные дела повседневной жизни становятся полосой изматывающих препятствий, и все их надо преодолевать… а наказанием за неудачу становятся боль и унижение.

— Садись, — сказал он. — Давай цыплятничать.

Она рассмеялась и обняла его. Его неутомимый внутренний наблюдатель отметил, что она обхватила его спину предплечьями, а не ладонями. Зато другая — не столь отстраненная и бесстрастная — часть его сознания почувствовала, как ее ладное тело прижалось к нему и как сладко пахнут ее волосы.