Александр Варго - Медиум
– Продолжаете трудиться?
– Конечно. Пусть не с той скоростью и страстью… В данный момент я работаю над мюзиклом для гамбургского театра. Постановка на темы каменного века, поющие неандертальцы, знаете ли, мастодонты, полный маразм и безвкусица, но я уже не в том возрасте, когда позволительна придирчивость и избирательность. Хорошая музыка, я думаю, поумерит пыл критиков… Простите за отступление. В доме проживает моя супруга Полина Юрьевна, мы женаты более полувека, она в курсе всего происходящего, пусть не верит в демонов и прочую мистику, но всерьез испугана и переживает за всех нас. Хольгер… назовем его дворецким. Фактически он друг семьи, по национальности датчанин, но сносно говорит по-русски. Мы вместе с 89-го года. Верный, преданный, что еще сказать? Семью давно потерял, знакомств практически не водит, я да Полина – его единственный круг общения. Имеет квартиру в Магдебурге, но редко в ней появляется, за порядком и сохранностью имущества следит соседка… Есть еще домработница Клара Леопольдовна, вы ее видели. У Клары комнатушка в западном крыле здания. Особа малоразговорчивая, не очень сообразительная, замкнутая, но профессией владеет и трудится в этом доме верой и правдой уже практически две пятилетки. Родом из Саратова, при Советском Союзе была медсестрой в областной больнице, переехала в Магдебург с мужем в начале девяностых, муж в семье не задержался…
– Вы забыли про внука, Анатолий Павлович.
– Забудешь про такого, – композитор поморщился, в бледных чертах проявилось какое-то умиление пополам с досадой, – Он хороший мальчик, но мы его почти не видим. Александру восемнадцать лет, в последний раз приезжал недели три назад, просил денег – разумеется, я ему дал. У парня не самая светлая полоса в жизни. Водится не с теми, забросил учебу в колледже, живет на какой-то съемной квартире с развязной девкой… К сожалению, мы с Полиной уже не способны влиять на этого оболтуса, мы слишком стары, а мать с отцом Александра погибли много лет назад… Людмила – в 92-м, когда на трассе в Зайтшау был туман и столкнулись несколько десятков машин; а Константин – спустя два года в Конго, тоже тяжелая авария…
– Мы в курсе, Анатолий Павлович. Сочувствуем. Вы не боитесь, что с парнем может что-то случиться?
От Вадима не укрылось, как побелели костяшки пальцев на подлокотниках. Вопрос серьезный и злободневный. Вряд ли Басардин пустил это дело на самотек. Возможно, за мальчиком присматривают какие-нибудь частные ищейки, но будет ли от них прок?
– Вы много дум передумали за последнее время, Анатолий Павлович. Вы точно знаете, что гибель ваших друзей – не случайность…
– Побойтесь Бога, господа, какая случайность… – задрожали редкие ресницы на дряблых веках, – Все закономерно, каждому из нас причитается по заслугам его…
– Расскажите, как все начиналось.
– Вы знаете…
– Нас интересуют события последних месяцев.
– О, это было эффектно, господа. Началось в середине апреля. Фиме Урбановичу позвонили домой, посреди ночи. Бесцветный голос сообщил примерно следующее: нам очень жаль, Серафим Давыдович, но пришло время платить по счетам. Вас не торопят. Для начала вы должны смириться с мыслью, рассудить, что все справедливо, условия договора практически соблюдены. Вы прожили долгую насыщенную жизнь. Да, не все в ней было гладко, случались потери, но с другой стороны, вам ведь дали поблажку: срок истекал осенью 2005-го, а сейчас на дворе, слава Искусителю, 2007-й. И какая жизнь без потерь? Так что се-ля-ви, Серафим Давыдович, начинайте приходить к пониманию. О ваших действиях вам будет сообщено дополнительно. Укажут номера закрытых счетов, рекомендуемую последовательность операций с финансами и недвижимостью. В случае отказа последуют меры. И они действительно последовали.
– Не пробовали обратиться в органы?
– Нет, господа, мы слишком ценили жизни близких. Впрочем, будущее показало, что на близких нашему кредитору решительно плевать. Белоярский засиделся на работе в художественной академии: работал с бухгалтерской отчетностью – ему частенько приходилось взваливать на себя администрирование и не только. Сотрудники разошлись, на улице стемнело. Внезапно погасла настольная лампа, открылась дверь, кто-то вошел. О, это было эффектно. Понятно, что человек на входе просто выкрутил пробку, но… все равно эффектно. Особенно для старого человека. Он не видел лица вошедшего, хотя тот и стоял очень близко. Он говорил негромко, но очень доходчиво. Что он говорил, вы можете себе представить. Развернулся, вышел, а Семен полночи просидел в кабинете, парализованный от ужаса…
– А вас как достали, Анатолий Павлович? Вы были в Германии в этот драматический момент?
– Да, – Басардин широко открыл глаза, – Не забуду до могилы, как говорится. В одном из кинотеатров Магдебурга в рамках небольшого кинофестиваля демонстрировали новый фильм Урбановича «Свет очей моих». Трогательная душевная история о маленьком мальчике, живущем на свалке. Он позвонил накануне, посоветовал посмотреть. Разумеется, я поехал. Народу в зале было немного, я сидел на предпоследнем ряду. Фильм уже подходил к концу, сзади кто-то сел, негромко заговорил на ухо. Этот страх не передать, господа…
Холодная змейка заструилась по позвоночнику. Невольно поежился Фельдман. Голос композитора драматически задрожал.
– Анатолий Павлович, здравствуйте, как дела, как здоровье, не болеет ли супруга, не сильно ли загулял внучок… Время истекает, Анатолий Павлович, нам очень жаль, но пришла пора расплачиваться за безбедную насыщенную жизнь… Он что-то еще говорил, но я плохо помню, я окаменел, кровь застыла в жилах… Когда пришел в себя, сеанс уже закончился, люди тянулись к выходу…
– То есть в тот момент вам было невдомек, что на свете существует полиция.
– Да как же вы не понимаете, – раздраженно щелкнул пальцами Басардин, – Бывают вещи, где полиция просто… неправомочна.
– Вы фаталист?
– Выходит, так. Он прав. Мы знали, на что шли.
– Тогда что вы хотите от нас? Распродавайте остатки имущества, сидите в ожидании конца. А ждать осталось недолго…
Вадим недоуменно покосился на Фельдмана, не перегнул ли? Басардин сник. Да, он фаталист, но ему страшно, он не хочет уходить из жизни, не хочет отдавать то, что заработал своим природным даром…
– Продолжим, – крякнул Фельдман, – То есть в Дьявола вы, в принципе, верите, но сомнениям всегда есть место. Вам прислали банковские счета, вас, должно быть, навестил человек, имеющий отношение к финансам и торговле недвижимостью.
– Да, по электронной почте прислали кучу цифр. Это закрытые банковские счета, я пытался втайне выяснить, кому они принадлежат, а у меня, поверьте, есть связи, но потерпел фиаско – владелец счета, который открыт в филиале сингапурского банка «Рони Стар», расположенном на архипелаге Того, остался неизвестным. Немного позднее… я точно помню дату – пятнадцатое мая, меня навестил некий господин Мозер, представился юристом, выдал полный расклад, как мне избавиться от собственных активов и имущества, выразил уверенность, что больше я никогда не стану совать свой нос, куда не следует.
– А вот с этого момента, пожалуйста…
– Бесполезно, господин сыщик, – Басардин поджал губы, – Я все-таки сунул свой нос. В Магдебурге юриста по фамилии Мозер нет… Вернее, есть, но это совсем другой человек. Однофамилец. Он не показывал свои документы, я и не просил. Человек вел себя подчеркнуто деликатно, с небольшой, знаете ли, ехидцей. Больше я его не видел. Невзрачный тип, бюджетного вида, костюм коробом стоял на спине, то есть костюмы – не его стихия… Лысоватый, лицо не запоминающееся, глаза серые, голос тихий. Искать такого можно по всему земному шару…
– Домашние в курсе ваших несчастий?
– Супруга – да. Остальные знают про гипотетическую опасность, но в подробности не посвящены.
– Что у вас осталось?
– У меня остался… внук, непроходимый, знаете ли, оболтус, осталась жена, с которой я прожил пятьдесят лет… Остался этот дом, но он заложен, срок погашения истекает через неделю, рассрочку не дадут… Осталось семьдесят тысяч евро в одном из шведских банков, до них у моих вымогателей еще не дотянулись руки…
– Как у вас здоровье, Анатолий Павлович? Я не имею в виду последствия переживаний, а что-то такое… м-м, скажем, неизлечимое.
– Со здоровьем до апреля все было в порядке, тьфу-тьфу… Чем не повод для изумления – тяжелее односторонней пневмонии или растяжения лодыжки не претерпевал за восемьдесят семь лет…
– В доме имеются яды?
– Странный вопрос…
– Простите, Анатолий Павлович, вопрос снимается. Он, правда, странный. Что вы хотите от нас? Мы можем организовать ваше исчезновение из этого дома. На время, пока не прояснится ситуация. У меня имеются определенные связи в Германии…
– Простите, но вы же не сможете организовать исчезновение всех домашних? Вряд ли я смогу покинуть этот дом, молодой человек. Нужно искать какой-то другой путь…
