Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном
— А как еще я пойму, что нужно для хорошей работы вашим девушкам, мисс Челкрафт? — сказал он. — Я сделаю в мастерских большие окна, поскольку на черной ткани трудно разглядеть стежки черной нитью, особенно в вечернее время. Комнаты у меня будут просторнее, и я разрешу девушкам время от времени вставать и прогуливаться для разминки, так что у них не будет нужды ссылаться на якобы потерянную иглу или закончившиеся нитки, чтобы хоть ненадолго распрямить затекшую шею. При таком отношении они будут с большей охотой трудиться на фирму, поскольку здесь понимают, что облегчает, а что усложняет их труд. В результате будет потеряно меньше рабочего времени — и меньше иголок.
Беллмен представил себе, как швея — ею оказалась «девушка № 9», хотя сам он этого и не осознал, — завтра утром впервые входит в мастерскую и восхищается тем, как хорошо и разумно все устроено. Дневной свет из окон и от стеклянной крыши атриума равномерно распределяется по длинным столам, разделенным планками на индивидуальные рабочие места. И на каждом месте крючки для ножниц, ячейки для катушек с нитками, иголок и наперстков, выдвижные ящики для лент и тесьмы.
Вот так-то. Он кивнул и улыбнулся.
Приятно было видеть, насколько близкой оказалась реализация его планов к тем образам, которые он месяцами формировал в сознании. Все, что когда-то существовало только в его воображении, теперь воплотилось на практике. Чем не подтверждение того, что он вовсе не был забывчив? Опираясь на эту мысль, он попытался избавиться от тягостного ощущения.
Еще один подъем. Под самой крышей, по окружности светового фонаря, были размещены спальни для швей. Он вошел в первую попавшуюся — они все были одинаковы. Узкая комнатка со скошенным потолком и маленьким окном. У стены кровать с тонким матрасом. За дверью крючок для черного форменного платья. Сундучок для личных вещей. Кувшин и таз для умывания. Не тесновато ли здесь?
Он представил в этой комнате швею — и снова это была «девушка № 9». Она умывалась над тазом. Потом распустила волосы. Какие у нее волосы — темные и кудрявые? Во всяком случае, в его представлении они были такими. Она села на край постели и сняла туфли, а потом прилегла.
Пожалуй, места здесь достаточно, решил он.
А «девушка № 9» не исчезла. Она лежала и как будто ждала, не пожелает ли он увидеть, как она снимает платье и вешает его на крючок за дверью. Она внимательно смотрела ему в лицо. Его воображение снабдило швею весьма привлекательными формами, рельефно обрисованными черным платьем. Взгляд ее, устремленный на Беллмена, сделался нежным. Губы приоткрылись, как будто она собиралась заговорить, хотела предложить ему…
И вдруг все переменилось: она протянула руку в его сторону безнадежным жестом, словно пыталась ухватить нечто потерянное, нечто уже навеки недостижимое. Глаза ее наполнились слезами, а лицо исказилось от горя.
Беллмен шагнул назад и покинул комнату с «девушкой № 9».
За малоприметной дверью на той же лестничной площадке находились самые последние — деревянные, довольно грубо вытесанные — ступени вверх. Они круто поднимались в закуток, содержавший всего две вещи: рычаг гидравлической системы, которая приподнимала стеклянный купол, и люк для выхода на крышу. Беллмен поднялся по лестнице, отомкнул висячий замок на люке и открыл его. Редкие капли дождя упали на его задранное кверху лицо, когда он выбирался на крышу. Центральную часть ее занимал большой стеклянный восьмиугольник. Склонившись над его краем, он убедился, что листы стекла в металлических рамах подогнаны очень аккуратно, без зазоров. Дождь может лить сколь угодно долго — ему не просочиться внутрь. А под стеклом находился вертикальный провал глубиной в добрую сотню футов, но сейчас атриум не был виден — только ртутный блеск дождевых капель да зеркальное отражение вечернего неба.
Беллмен распрямился и посмотрел ввысь, на дождевые тучи и на звездное небо, которое начало появляться в разрывах между ними. Он сделал глубокий, удовлетворенный вдох.
Фокс говорил ему, что в ясный день с крыши открывается вид на восток до Гринвича и на запад до Ричмонда. Но сейчас Беллмен смог разглядеть только Клеркенвелл и Кенсингтон. Он прищурился, безрезультатно всматриваясь в даль, а затем достал из кармана часы. Уже восемь вечера! Что случилось со временем? Тогда нечего и удивляться. Хорошо еще, что виден Примроуз-хилл на севере, а в южной стороне можно разглядеть очертания Вестминстерского дворца. Но он прекрасно знал, что город раскинулся гораздо шире.
Как же громаден Лондон! Как велики его площадь, население и деловой размах! И во всем этом необозримом городе нет ни единой живой души, которой рано или поздно не потребовались бы товары и услуги фирмы «Беллмен и Блэк». Медленно поворачиваясь, он смотрел во все стороны. В темнеющем небе мелькали силуэты птиц, а внизу тянулись улицы и ряды домов, где-то помпезных, где-то поскромнее, а где-то и вовсе жалких развалюх. И прямо сейчас в каком-нибудь из этих домов — скажем, в Ричмонде — заходится в кашле больной человек. А где-то в Мэйфере кого-то скрутила лихорадка. В Спиталфилдсе кто-то проглотил испорченную устрицу, в Блумсбери кто-то наполнил очередной стакан, который превысит допустимую дозу, а в… хотя это перечисление можно продолжать до бесконечности. Все они сослужат ему службу. Сегодня ты болен, завтра ты мертв, а послезавтра двери «Беллмена и Блэка» распахнутся для твоих скорбящих родственников. Предприятие было обречено на успех.
И он, Уильям Беллмен, создал этот великолепный механизм. И он им владел. Уже завтра множество работников послужат углем для его печей, потоком воды для его колеса; а когда повалят валом клиенты, механизм начнет выкачивать из них деньги, отпуская их обратно в мир с облегченными кошельками и облегченными душами, давая им утешение в обмен на их гинеи. И все это сотворил он. Это была его фирма, «Беллмен и…».
Внезапная дрожь в руках. Он забыл нечто важное. Теперь он был в этом совершенно уверен! Что-то пошевелилось в районе солнечного сплетения, какое-то движение происходило в груди: еще чуть-чуть, и он вспомнит…
Капли дождя сильнее забарабанили по его спине. И когда он почувствовал на плечах тяжесть промокшей одежды, в сознании всплыла одна сцена: дождливым днем, около года назад, он стоял вон там внизу, перед огромным котлованом. Стоял и рисовал в воображении будущее здание.
Там был еще какой-то странный камень, верно?
Изображение птицы? Черной с отливом: пурпурным, зеленым и синим?
Погребен! Этот камень был погребен под фундаментом его здания!
И тогда же сквозь призрачное строение, от самого фундамента до крыши, пролетел грач, тяжело взмахивая мокрыми от дождя крыльями. Он видел это, в тот самый день.
Вмиг вся конструкция у Беллмена под ногами показалась ему нематериальной, зыбкой как туман. Как будто он завис высоко над землей, а опорой ему служат лишь воздух и дождь.
Лондон раскачивался и вращался вокруг него. Беллмен инстинктивно вскинул руки к лицу, когда город раскололся, как зеркало, и куски его разлетелись в стороны; затем исчезли подпиравшие крышу стены, а сама крыша вместе с ним ринулась вниз в головокружительном падении. Боясь приблизиться к ее краю, боясь дотронуться до застекленной рамы, Беллмен беспомощно упал на колени. В отчаянной попытке нащупать опору его пальцы заскользили по мокрому свинцу покрытия, и тут все строение резко накренилось. Он крепко сжал веки, но это не спасло от ощущения полета. Теперь уже не было ни верха, ни низа, а только падение. Его стошнило в полете, когда весь мир яростно крутился и переворачивался. Он падал и падал, и не было конца этому падению.
Небо почернело.
Все еще лил дождь.
Беллмен услышал всхлипы и не сразу понял, что это рыдает он сам.
Там была птица, древняя черная птица, погребенная под фундаментом его магазина.
Его пальцы ныли, оттого что он цеплялся ими за все подряд.
В какой-то момент он понял, что так дальше продолжаться не может. Он был болен. Ему придется оставить эту работу — пойти к компаньонам и объявить, что им нужен другой управляющий. Очень осторожно он пошевелил рукой. Потом переместил ногу. Так постепенно он дополз по крыше до открытого люка. Спускаясь по деревянным ступеням, трясясь и захлебываясь слезами, он ощущал попеременные волны тепла и холода. Подумалось об отдыхе на постели в одной из комнат для швей — но нет. Сперва он должен оформить свою отставку. На лестнице его несколько раз настигала тьма, а с ней возвращалось и головокружение. Пару раз он терял равновесие и падал, цепляясь за перила, после чего долго убеждал себя подняться и продолжить путь. Спуск по лестнице на первый этаж оказался для него столь же трудным и опасным, как спуск с крутого горного склона; а когда он наконец открыл дверь и вышел на улицу, никто не узнал бы в нем человека, несколькими часами ранее вошедшего внутрь.
