Илья Новак - Петля Мёбиуса (сборник)
Кое о чем люди не догадывались. «Коллапс» стал первым детищем искусства нового поколения. Он был не просто разумен. Каскад светозвуковых гиперциклов имел обратную положительную и отрицательную связь. «Коллапс» не только сознавал себя – он мог себя менять, создавать в себе новые гармонические строи. Его слушали, ему внимали… И он внимал, вслушивался и вглядывался в нейрологические пространства существ, породивших того, кто породил его. Изучал их – и размышлял над тем, как ему измениться. Оставаться прежним слишком скучно, «Коллапс» хотел нового. Вобравший в себя все боли и радости своих предков, он обладал большой властью над человеческими умами, мог вызвать в них сонм чувств и мыслей, от ненависти до сострадания; мог повести на бой и на бунт, постепенно, через многократное прослушивание и просмотр ввергнуть в войну или побудить к творческому сотрудничеству на всех уровнях Макрополиса. Перестраивая свое светомузыкальное тело, он мог измениться в разрушающее оружие или в гармонизирующее начало. Что-то из наследства, полученного от предков, побуждало его к первому, что-то – ко второму. И он ждал, наблюдая.
Никотин
Ночь, утро, вечер, день – гул не смолкал никогда. Небоскреб картеля «Десадо Электрикум Арт», врастая фундаментом в Нижний Слой, крышей своей достигал стратосферных высот Верхнего. Под самой крышей располагался кабинет нынешнего главы картеля – Энрике Десадо Младшего. Заложив руки за спину, он неподвижно стоял возле окна.
В Западном Сотрудничестве жило слишком много людей, приезжих и местных – одни ложились спать, другие только вставали, третьи, казалось, не спали вовсе. И все же Десадо заметил, что в тот зыбкий период, длившийся от силы минуту, когда утро еще не началось, а ночь уже закончилась, в эфемерную минуту застывшего времени вечный городской шум прерывался паузой. Наверное, сложные ритмы жизней тех, кто обитал здесь, входили в какой-то внутренний резонанс, запутанные волны их колебаний на минуту сходились в нижней фазе: все смолкало. Светящимся желтым пунктиром проносились кабины горизонтальных лифтов, плыли острова воздушных парков, мерцали галактики бледных огней, фосфоресцировали опутанные лентами трасс проспекты и далекие кварталы, словно за океаном – чужие континенты, которых ты никогда не увидишь; бледные светляки ночного Верхнего горели, как всегда, но гул смолкал.
Интересные мысли приходили к Младшему в эту минуту.
Он отвернулся от окна и тут же забыл странную картину двухслойного Сотрудничества, которую наблюдал уже много лет. Прекрасные детали окружающего мира не оставляли следа в его душе – Младший вернулся к столу. Над столом висел портрет основателя картеля ДЭА, Бруло Десадо Старшего. Обвислые щеки, богатая седая шевелюра, морщины, разделенный глубокой складкой подбородок. Младший не был похож на Бруло: гладкое личико, прямые скулы, острый нос и брови вразлет.
Десадо медленно провел пальцем по гладкому пластику прямоугольного листа, лежавшего на столе.
– «Последние дни Пигмалион проявлял повышенную активность, – стал читать он вслух. – В Секторе Нигилистов он встречался с несколькими перебежчиками из восточной области и расспрашивал их о состоянии дел в Составляющей номер одиннадцать, Барвисто. Два раза навещал Эразма Магнита, приобрел в подпольной оружейной лавке маломощный парализатор «Бестия». Утром он на четыре часа вышел из-под контроля, а только что стало известно, что Пигмалион купил билет на межконтинентальный рейс большого сикорски до Восточного Сотрудничества. Из семи аэропортов для приземления он выбрал тот, который находится неподалеку от Составляющей номер одиннадцать. Я готов лететь за ним, но хочу напомнить о вашем обещании. Жене стало хуже. Удаление фильтров из надпочечников требуется провести немедленно».
Младший щелчком отправил лист на противоположный край стола, подтянул к себе дистанционный пульт и открыл бронированную дверь в углу кабинета.
– Жене стало хуже, – повторил он нараспев и встал. – Хуже стало жене…
За дверью открылся просторный зал Выставки Души. То, что находилось здесь, в глазах Младшего имело бо´льшую ценность, чем весь Верхний Слой запада. Коллекционеры были готовы выложить за некоторые экспонаты Выставки огромные суммы, но Десадо никогда не приходило в голову увеличивать таким образом свое богатство.
Он остановился перед динамической скульптурой – в полупрозрачной емкости с гелем парили в невесомости гротескные фигуры влюбленных. Лиц не разглядеть, лишь изгибы тел. Ритм, владеющий телами, был невыразимо эротичен, он делал их живыми, приходилось напоминать себе, что это имитация: силикон и пластик, а не кожа и плоть, скрытые рычаги и сложные многоступенчатые передачи, а не мускулы и сухожилия.
Выставкой Души коллекцию назвал Бруло Десадо Старший. Здесь не было того, что считалось искусством раньше: «чистых» картин, фотографий или скульптур. Действовали электроника и механика, лазеры и оптика, сложные технологии создавали эффект погружения в голограммные ландшафты, амальгамная глубина зеркальных картин затягивала зрителя и отправляла его в путешествие по несуществующим просторам синтетических реальностей, созданных воображением гениальных творцов. Лишь несколько сотен людей во всем Сотрудничестве могли оценить ее экспонаты, лишь единицы были богаты настолько, чтобы приобретать их. Десадо встал в центре Выставки, медленно поворачиваясь, затуманенным взглядом скользя по экспонатам, напитываясь впечатлениями, чтобы хватило на несколько дней вперед, пока он будет лишен возможности видеть их.
В углу – черный пластиковый стол, рядом с которым нашли мертвого отца. Болезнь к тому времени зашла слишком далеко. Но причиной смерти стал не рак – с мозгом отца произошло нечто странное.
Врачи «Электрикум Арт», опасаясь, что это новое последствие бомбардировки, отправили тело в крематорий еще до того, как Младший возвратился из длительной поездки.
На столе лежала брошюрка, когда-то написанная и изданная Старшим. Десадо взял ее, открыл и отрешенно забормотал, читая аннотацию:
– «Если в высших стадиях своего развития технологии становятся схожи с магией, то искусство – неотделимо от технологий. Они сливаются в таком экстазе, что плоды их соития, произведения искусства, для профанов неотличимы от продуктов технологий». Многозначительная ерунда, – прокомментировал он и положил брошюру. – Бессмысленный шум…
Десадо покинул Выставку Души и вновь подошел к окну. Было очень тихо; кабинет на верхнем этаже башни ДЭА словно вознесся в ледяное безмолвие стратосферы, под ним застыло в безмолвии Сотрудничество. Пятна света двигались среди других пятен, неподвижных. Звуки прекратились. Десадо стоял, не шевелясь, ссутулившись, вглядываясь в световой океан. Вместе с шумом внешним смолк внутренний шум, в его голове воцарилась тишина.
