Николай Норд - Избранник Ада
– А вы, никак, раньше-то известным боксером были? Ваше лицо мне малость знакомо, – слукавил я.
Мужичок приосанился, скуластое, монголоидное лицо его просияло под многодневной, черной щетиной.
– Василий Чушкин, чемпион Северного Флота по боксу пятидесятого года! – важно протянул он мне давно немытую, шершавую ладонь. – В полусреднем весе. Первый разряд.
– Север. Николай Север. Чемпион Сибири и Дальнего Востока в первом среднем, шестьдесят седьмого года. Среди юношей, – отняв руку, я украдкой отер ее платком внутри кармана пальто. – Первый юношеский разряд.
– О-о! – уважительно протянул Василий. – А щас? Щас-то занимаешься еще боксом?
– Нет, в том же году, как чемпом стал, так и бросил. Тяжелеть стал, – соврал я, не вдаваясь в истинные причины. – А там, сами знаете, удары пошли поувесистей, мозги жалко стало.
– Ну да, – Вася ощупал мою фигуру черными глазками. – Щас бы ты был уже тяжем. Скоко вес-то?
– Восемьдесят семь кило.
Он, вдруг, хитро полоснул меня взглядом слегка раскосых глаз:
– Слушай, Колек, а давай-ка пару раундов со мной. Кто проиграет – тот пузырь ставит. Годится? Дочка за рефери будет, она умеет – умная, я научил, – сказал он с нелепым пылом и кивнул на девчушку, которая уже занималась другим делом: за углом дома она делала «секрет» из стеклышек и фантиков.
Я быстро смекнул, что из этой ситуации могу выйти с большой для себя пользой, поелику именно Вася был хозяином боевого козла, от которого мне и требовался своеобразный удой. Я просчитал все плюсы и минусы создавшегося положения.
Василий имел первый мужской разряд, а я только первый юношеский, это, примерно, как второй мужской. Это – минус. Василий был раза в два старше меня, реакция не та, дыхалка и прочее – это плюс. Я – тяжеловес, он сейчас, скорее всего – средневес. Это – второй плюс. Вася был пьян, я трезв – это еще один плюс. Произведем сложение: три плюса против одного минуса, итого – плюс два в мою пользу. Ну, а, предположим невероятное: я потерплю фиаско? На этот случай, и, вообще, ему подобный, в заднем кармане моих брюк всегда лежал червонец, его и на три пузыря хватит.
При мне всегда были какие-то деньги – рубль, два ли, пять, и я ими пользовался для повседневных нужд. Но червонец, в заднем кармане брюк, был неприкасаем, он всегда у меня лежал там, иначе я бы не был готов к встрече с жизнью. И, если случалось его при такой встрече потратить, назавтра я возобновлял его снова.
В итоге, не согласиться на заманчивое предложение Василия было бы в моем положении преступлением.
– Я согласен, Василий, но только при определенных условиях… – сказал я, изображая великую неохоту и тяжесть на сердце, будто меня без меня женили.
– Выдвигай свои условия, ежели что, кабысь, не по нутру. Обсудим твою привилегию… – Василий, сощурив, и без того, узкие глаза, очень нелюбезно посмотрел на меня.
– Во-первых, биться будем не более трех раундов по все правилам бокса. То есть, в том числе, в перчатках.
– О чем базар!? У меня есть вторая пара. Нюрка, принеси-ка мне мои боевые, они в кладовке на гвоздике висят, – обернулся он к девчушке, которая послушно убежала в дом и через мгновение вернулась с черными, почти новенькими боксерскими перчатками.
– Олимпийские, наградные! Когда я чемпионом флота стал, мне сам Королев их вручил! Знаешь такого?
– Как не знать, знаменитый тяж был, ему вызов сам Джо Луис на бой прислал. Только Берия со Сталиным ему драться не разрешили, боялись за престиж СССР – вдруг проиграет Луису, – отозвался я, блеснув знанием истории советского бокса.
– Во-во! Ну, коли так, тогда заходи давай, – Василий широко распахнул передо мной калитку.
Я вошел во двор. Справа от старенького бревенчатого дома, стоял такой же ветхий дощатый сарай с открытой дверцей, чудом держащейся на одной ржавой петле, – видимо пристанище седобородого рогатого бойца. Правее от сарая, ближе к забору, приютилась приличных размеров конура, из которой выглядывали виноватые, грустные собачьи глаза. Проволоки для цепи над конурой, впрочем, как и самой собачьей цепи, не было, из чего я заключил, что пес добрый – не укусит, можно смело заходить. Слева и сзади от дома, по всему контуру полуповаленного, зиявшего там и сям прорехами, забора, располагался огород, с пустыми уже грядками и ямками от выкопанной картошки – там копошилось несколько куриц под предводительством важного красногрудого петуха. В дальнем углу огорода виднелся дощатый, почерневший от дождей и времени, туалет без дверей и круглым оконцем вверху, похожий на большой покосившийся скворечник, а справа от него раскинулись с десяток полуоблетевших кустов – то ли смородины, то ли крыжовника.
– Нюрка, давай расшнуруй! – позвал Василий девчонку.
Та незамедлительно принялась расшнуровывать перчатки Василия.
– Ты будешь боксировать в этих, тренировочных, а я – в своих боевых, дареных. Я их никому не даю надевать. Память! Ты, этава, руки-то бинтовать будешь?
Вася протянул мне искореженные, прилично потертые свои перчатки, а сам стал натягивать на руки новые. Я засунул руку в перчатку и ощутил колючий конский волос, продравшийся во внутрь.
– Придется бинтовать, а то руки поисцарапаю.
– Нюрка! Живо давай тащи бинты.
Девочка мигом принесла рулончик свежей, чистой тесьмы, и я, сняв пальто и отдав девочке, которая унесла его в дом, подумал, было, снять и свитер, но решил, что на улице прохладно и стал забинтовывать руки.
– Слушай, Василий, я еще второе условие не сказал…
– Ну, а чо молчишь-то, как рыба? Говори давай.
– Если победа будет за мной, то, вместо водки, ты мне… мочи козлиной дашь. Идет?
Вася стал ожесточенно чесать затылок уже одетой на руку перчаткой, ему явно не хватало мозгов, чтобы понять, как, вместо, всеми желанной, водки, можно просить какой-то никчемной козлиной мочи. Он, словно задумчивый щегол, пристально смотрел на меня косящим взглядом, извернув вбок голову,
– А тебе чо, на удобрение, чо ли надо? – наконец, спросил он.
– Да вроде того – для комнатного цветка особого – китайского, – уклончиво ответил я.
– А-а, ну-ну, понятно. Я это давно слышал – китайцы все на моче да говне выращивают. И ведь красиво у чертяк этих косоглазых получается! И почему русские на говне не выращивают? И много мочи той надобно?
– Ну, пузырек – может, полбутылки…
– Ну что ж, мочи – так мочи. Будет тебе моча – слово моряка!
Нюрка помогла зашнуровать перчатки мне и Василию. Потом села на крылечко, установила перед собой будильник, взяла в руки миску с ложкой и звонко пискнула:
– Поздоровайтесь, бойцы!
